Гай Орловский - Ричард Длинные Руки — император

— Я бы с удовольствием, — ответил я. — Вообще люблю обходить препятствия, как истинный гуманист и сатрап, но, боюсь, здесь куда ни сунься… Потому сделаем вид, что так и хотели! Вперед, гранаты наготове?

Он сказал с вымученной улыбкой:

— Это всегда наготове. Страшно же…

— Тогда приготовьтесь, — велел я. — Как только открою, бросайте!..

Он кивнул, не в силах ответить из-за трясущейся челюсти, кое-как вытащил из-за пазухи склянку и поднял над головой.

Я оглянулся.

— Все готовы? Начали!

Дверь исчезла под моей ладонью, сердце остановилось: огромный зал уходит в темноту, и все место заполнено филигонами.

Сразу две склянки полетели через дверной проем. Я на миг прикрыл глаза, тут же влетел в зал, уже взвинченный и раскаленный, как Батарадз во время затяжного боя с небожителями. Всего трясет, по скорости почти сравнялся с филигонами, но те сейчас в шоке, почти все упали в беспамятстве, а те, что на ногах, ухватились за лица, между растопыренными перепончатыми пальцами проступила оранжевая кровь.

Я взвинтился до предела, чувствуя, как сердце уже не бьется, а мелко-мелко трясется, как заячий хвост, страшный жар залил череп.

— Быстрее! — заорал я. — Еще быстрее!..

За спиной раздался такой силы яростный рев, что и шумовые гранаты не понадобились бы. В зал ворвалась вся команда разом, даже Карл-Антон торопливо тычет факелом в мучнисто-белые морды, а остальные рубят с такой скоростью, словно у них вот-вот отнимут это счастливое и радостное детство.

Не переступая, а перепрыгивая тела, я прорывался дальше, скачущий свет факелов то и дело выхватывает из тьмы оскаленные морды с бессмысленно вытаращенными глазами.

Я торопливо рубил, филигоны начали отмахиваться вслепую, но то и дело слышал вскрики, ругань, стоны, все-таки не совсем вслепую, иные цели легко определять на запаху, звукам…

Карл-Антон, размахивая факелом, пробился ближе, лицо восторженно-испуганное.

— Там еще много! Можно туда греческий огонь?

— Бросай, — ответил я, — иначе всех нас положат.

Филигон прыгнул на него сбоку, глаза невидящие, однако лапами точно ударил по голове алхимика. Череп с треском раскололся, как дынька, кровь плеснула волнами.

Мой меч вошел филигону в живот, я поспешно повернул лезвие, расширяя рану. Другая рука подхватила выпадающую склянку, и одним движением я швырнул ее вперед в темноту.

Огонь не просто вспыхнул, там с грохотом взорвалась бомба, озарив зал до потолка и высветив все уголки. Я застыл на миг, увидел сотни обращенных в мою сторону голов.

Рядом оказалась блистающая мечами Боудеррия, злая и раскрасневшаяся.

— Вовремя, — крикнула она. — Еще миг, нас бы…

Не дожидаясь ответа, прыгнула вперед, мечи в ее руках заблистали еще ярче и быстрее, а за нею ринулись рыцари и простые воины.

Греческий огонь, с силой разбрызгиваясь во все стороны, падал каплями на тела. Филигоны ни о чем другом не думали, кроме как избавиться от этой дикой режущей боли.

Я чувствовал свирепое наслаждение, это даже не битва, а почти жатва, когда бьем только мы, а враги падают безропотно, как спелые колосья, даже не успевая понять, что их сразило.

Сзади крики, вой, прогремел свирепый рев Тамплиера. Я не оглядывался, прорубаясь через огромный зал, почему же их тут так много, ритуал какой-то.

В какой-то миг рядом появилась Боудеррия, запыхавшаяся и с залитыми оранжевой кровью мечами по самые рукояти.

— Коридоры ведут в сторону центра Маркуса! — крикнул я. — Скорее всего, там и есть командный пункт!..

— Не спешите, — донесся голос Альбрехта, — нужно сперва…

— Потом, — крикнул я.

— Нет, — долетел его злой вскрик.

Я уже прорубился на ту сторону, оглянулся, сердце сжалось. В зале все еще идет рубка, однако от моего отряда осталась горстка. Филигоны даже вслепую ухитрялись наносить страшные раны, а то и убивать наповал. Мы уничтожили несколько сотен, а сколько их еще в Маркусе, для них это даже не потери…

Тамплиер и Сигизмунд с Боудеррией вынесли Альбрехта и Норберта, я быстро помог им восстановиться, некоторое время переводили дыхание.

— Меняем тактику, — велел я. — Драться только в коридорах. Там филигонам не развернуться, не распрыгаться, а мы можем всей массой…

— Но если набросятся в этих… залах, — сказал Альбрехт, я видел, как ему трудно назвать эти пещеры залами, что и не пещеры, а больше похожи на исполинские цеха с работающими механизмами, но такого слова здесь пока не существует, — тогда мы как?

— Отступим, — отрезал я. — Куда угодно!.. Мы должны уцелеть не из трусости, как тут кто-то из оппозиции скажет сразу, а для разгрома и полного изничтожения противника, а также врага!

Норберт сказал быстро:

— Ваше величество, не думайте пока о репрессиях. Какой коридор из этих двух? Оба одинаковые…

— Одинаковых людей нет, — отрезал я, — а значит, и коридоров. Все за мной! А кто не за мной, тот за Тамплиером. Он хоть и оппозиция, но системная. Все, не спать, не спать!

Тут же развернулся и побежал, за спиной слышу тяжелое дыхание, что и понятно, сам уже устал, все тело болит, но это больше от нервного перенапряжения, а им приходится еще тяжелее.

Нортон крикнул встревоженно:

— Мой факел догорает!

Я оглянулся на Альбрехта.

— А как у вас?

— Тоже, — ответил он напряженным голосом. — Без магов мы скоро окажемся в темноте…

— Еще чуть-чуть, — крикнул я, — еще малость!..

В зале, куда мы вбежали, оставив среди убитых филигонов и в море пролитой крови своих павших товарищей, странный багровый свет из стен, достаточно яркий, чтобы, как мне сразу показалось, сюда не заглядывали филигоны.

На потолке образовалась глыба блестящего как ртуть металла, растеклась в стороны и быстро начала опускаться, на ходу превращаясь в ровную и массивную стену.

За считаные секунды коснулась пола, а там, наверху, оторвалась от потолка и начала растекаться внизу толстым слоем, приподнимая пол на два десятка дюймов и заполняя неровности.

Я оглянулся: не убежать, выход далеко, отрезаны.

Сэр Альбрехт с воплем отпрыгнул, волна упрямо шла к нему. Он попятился и уперся спиной в стену. Я торопливо шагнул вперед, под ногой чуть прогнулось, словно наступил на матрас, наполненный водой, но тут же выровнялось.

— Наверх! — крикнул я. — Прыгайте наверх!

Он крикнул в отчаянии:

— Да что за…

И, задержав дыхание, почти с закрытыми глазами вытянул вперед ногу и с усилием поднялся на волну. На лице потрясенное выражение и дикое облегчение, не утонул в металле, не исчез, не сгорел.

За нашими спинами Норберт и Тамплиер шагнули первыми, подавая пример остальным, Боудеррия из осторожности пошла в арьергарде.

— Не обращайте внимания, — велел я. — Обычное дело, Маркус перестраивается.