Татьяна Любушкина - В лабиринте миров

— Вы извините, что я вас за стол не приглашаю, — щебетала Софья. — Яков Петрович не любит чужих за столом.

— Яков Петрович ваш муж?

— О, нет, что вы! Я невеста его сына Николая, — Софья скромно потупила глаза. Видимо она уже свыклась с новой ролью.

… Ужин проходил в столовой, и я слышала каждое слово. Широкая замочная скважина также позволяла мне не только слышать, но и видеть собравшихся.

За столом сидел Яков Петрович, его супруга Надежда, та самая полная дама, что не так давно рыдала в комнате наверху. Сын Николай, бледный темноволосый юноша с полными, безвольно обвисшими губами. Софья — невеста Николая. Катерина — дочь Якова Петровича. Из приглашённых за столом присутствовали полный мужчина с широкой во всё темечко плешью, закрытой редкими, зачёсанными набок волосами и его дочь, юное пятнадцатилетнее существо с огромными наивными глазами, к которой Яков Петрович проявлял неподдельный интерес.

Перед ужином было объявлено о помолвке Софьи и Николая. Я наблюдала со своего поста, как изумлённо вытянулись лица у людей за столом. Причём менее удивленными были гости. Пятнадцатилетняя дочка партийного работника мило зааплодировала, её плешивый папа поздравил молодых, а домочадцы сидели, как в рот воды набрали, пока Яков Петрович не стукнул кулаком по столу.

— Ну, сын?! Благодари отца. И Сергея Ивановича.

Николай поднял на отца глаза полные скорби.

— На работу ко мне пойдёшь, — благодушно объяснил Сергей Иванович. — Номенклатурный работник с персональным водителем и автомобилем. Оклад солидный. Ведь вы уже пополнения ждёте? Всё-то вам не терпится!

Софья целомудренно зарделась, а Катерина истерично расхохоталась.

— Ай, да папа, ай да молодец!

Пятнадцатилетняя дочка снова захлопала и хрустальным голоском произнесла:

— Какой вы замечательный отец, Яков Петрович! Мне папа много о вас хорошего рассказывал, а теперь я и сама вижу!

Яков Петрович поднёс нежную ладошку ко рту и с благодарностью запечатлел на розовой коже отеческий поцелуй.

Первой оправилась Надежда.

— Давайте выпьем за молодых, — предложила она. — Пожелаем им счастья и здоровья.

Дальше пошёл обычный разговор, какой бывает во всяком застолье, будто ничего и не произошло, пока снаружи не раздался крик дворника Михалыча:

— Пожар! Горим люди!

Мой наблюдательный пункт оказался ближе всего к чёрному ходу. Я выскочила наружу и лицом к лицу столкнулась с Настей. Волосы её были растрёпаны, на щеке сажа, а в руках… в руках её была стеклянная бутыль, в которой плескалась вонючая жидкость. Керосин.

— Ты! — руки мои потянулись к бутыли, но Настасья оказалась проворнее и толкнула меня в грудь. Я потеряла равновесие и упала и тот час горящая балка рухнула мне на голову. Мир погрузился во тьму.

Я очнулась от визга тормозов.

Подняла голову и огляделась. Привычный вид. Осень. Сосны. Знакомые голоса.

— Будет тебе, Михалыч, спину гнуть, сейчас не царское время.

— Не убудет с нас, Яков Петрович, а с порядком-то оно надёжнее.

— Что, Николай? Дома?

— Дома, где ж ему быть. Вторые сутки сидит взаперти.

Голова гудела, видимо удар горящей балкой не прошёл даром. Я вошла в парадную дверь, не обращая никакого внимания на оторопевшего Михалыча, и по ступенькам поднялась на второй этаж.

Обстановка здесь была куда богаче, чем на третьем этаже или во флигеле Катерины. Открыла наугад первую попавшуюся дверь и попала в кабинет.

Большой письменный стол, покрытый зелёным сукном, кожаное кресло. Полки с книгами. Книг было множество, они стояли за стеклянными дверцами, и видно было, что доставали их не часто. Интересовавшая меня книга бросилась в глаза, сверкая дорогой инкрустацией и вкраплениями дорогих камней. Правда, видно это было не каждому. Обычный зритель видел в ней только скучный трактат некоего И.Е. Тер-Огибяна «О юных и зрелых годах Карла V Великолепного».

Чем был знаменит великолепный Карл, узнать мне не удалось. В углу раздались возня и сопение, и на свет появился собакоголовый домовой. Точная копия моего друга Вениамина.

— Август?

Домовой подпрыгнул, как ужаленный.

— Кто вы? Как сюда проникли?

— Меня прислал твой брат Вениамин.

— Не может быть! Зачем?!

— Ну… он беспокоится о тебе, хочет чтобы ты вернулся.

— Вениамин?! — Август широко открыл рот и вывалил язык, прямо, как собака. Видимо это выражало крайнюю степень удивления. — Странно, мы никогда не были дружны. Да и столько лет прошло… — Август принялся загибать пальцы.

— Лет? — Я присела на корточки, держа книгу в руках. — С течением времени у вас прямо скажем, беда.

Август грустно развёл ладони.

— Да. Уже много лет мы переживаем один и тот же день. Увы, теперь ты тоже в западне.

Мурашки пробежали по моей спине, но я храбрилась. Ни за что не останусь в этом доме, с его безумными жителями.

— Кто-нибудь это понимает кроме тебя?

Август заколебался.

— Н-нет. Они замкнуты во временном пространстве.

— Но ты тоже замкнут.

— Да. Но они все погибли. А я жив.

— Погибли?!

— Да. Они живут один день. Свой последний день. Умирают страшной смертью и снова воскресают, чтобы умереть опять. Такое страшное проклятье.

— Почему оно коснулось тебя?

— Проклятье коснулось всех обитателей дома. И меня в том числе.

— Но ты не погиб.

— Я думал об этом. Видно тот, кто наслал проклятье, обо мне просто не знал.

— Я знаю ещё одного человека, который выжил.

— Этого не может быть!

— Может. И не только выжил, но сумел покинуть это проклятое место.

Август взволнованно задёргал собачьим носом.

— Значит, ты думаешь, что и мы сможем?

— Сможем. Я пришла за тобой, по просьбе Вениамина и я тебя вытащу.

Сказать это было проще, чем сделать и для начала мне нужно было всё обдумать.

— Ты можешь расположиться здесь, — предложил Август. — До пожара ещё шесть часов и сюда никто не войдёт, а затем мы можем просто выйти во двор и посмотреть, как всё горит.

— А потом?

— Потом всё начнётся сначала.

Я села в кресло, взяла листок бумаги, древнее перо: металлический наконечник, насаженный на деревянную палочку. Перо необходимо было макать в чернильницу, но писать при этом было страшно неудобно. Бумага рвалась, с пера капали кляксы, словом мучение, а не письмо.

— Чем ты занимался здесь все эти годы?

— Читал. У хозяина хорошая библиотека.

— И эту книгу читал? — я показала трактат о Карле Великолепном.

— Книгу Звездочётов? Я не Звездочёт, к сожалению, и книга мне не подвластна, но о Карле Великолепном я теперь знаю всё. — Август грустно улыбнулся.

— Ты много знаешь?

— Домовые вообще много знают. Мы живём по человеческим меркам очень долго. Поколения людей сменяют одно за другим, а мы всё живём. К тому же нам известно многое. Иные миры для нас не пустые слова и не тайна за семью печатями.