Виктор Никитин - Легенда дьявольского перекрестка

Старик отрицательно помотал головой, явно не соглашаясь с последним утверждением юноши, и все же не решаясь высказаться вслух.

- Она всего лишь любопытствует, как всякое невинное дитя, столкнувшееся с неизведанным, - наконец проговорил Гюнтер. - Да, Гретта весьма увлечена вами, однако это не любовь и даже не влюбленность. Посмотрите, как она пробует то дорогое вино, что доставил из Мюнстера повар. Девушка наслаждается новым вкусом, ранее незнакомыми чувствами приятного огня в желудке и легкости в голове. Так же и с интересом к вашей особе. Кстати, в отличие от вас, у вина гораздо больше шансов, что в конце концов Гретта его полюбит.

Как бы ни хотелось Манхегену выступить с отповедью, дескать, все обстоит совсем не так, старик представил невероятное, юноша, тем не менее, понимал, что крыть ему нечем. Резон сказанного Гюнтером был очевиден. Тем больнее стало осознавать верность и предельную логичность неприятных выводов. Сам Манхеген, как бы глупо это ни звучало, не помышлял о том, что Гретта может не любить его. Любовь ослепила его, помрачила рассудок, не иначе.

Покидая столовую, Манхеген велел Гюнтеру приступать. Сидя в полумраке смежной комнаты, молодой человек слышал нашептывания старика, Тот тихим авторитетным тоном обращался ко всем членам семьи с подобием проповеди, в которой вовсю восхвалял юношу, выпячивая его достоинства, а в явных недостатках отыскивая добродетель. Когда Манхегену наскучило разбираться в шепоте старика, он погрузился в личные переживания.

Вскоре отступили горечь и обида, их место занимала уверенность, а Манхеген на минутку заглянул в счастливое будущее, где царили покой, нежность, уют и безграничная любовь. На душе потеплело. Отлегло.

Он повернулся к не до конца закрытой двери, ведущей в столовую. В узкую щель виднелись напольные часы с лакированной передней крышкой, скрывавшей механизм. С некоторым удивлением юноша обнаружил, что в лакированной поверхности отражается происходившее вокруг стола.

Шепча что-то неразборчивое, Гюнтер подходил к матери с подносом в руках. Как показалось Манхегену, на подносе лежало нечто живое и довольно подвижное. Он не мог различить, единое это существо, конечности которого извиваются кольцами, или множество тварей, копошащихся и сжимающихся в тугой комок. Поначалу молодой человек решил, что это обман зрения, рожденный причудливыми бликами на крышке часов. От напряженного вглядывания юноша перестал дышать. Он привстал, надеясь рассмотреть получше, что же так осторожно поднимает с подноса Гюнтер, и увидел.

Тварь смахивала на червя, только была значительно крупнее, в палец толщиной и имела пару тонких лапок возле четко очерченной головы с длинными, будто переломанными усиками. Очутившись у лица женщины, существо принялось бешено извиваться, потом вцепилось в нос и резво вползло через ноздрю. Манхеген набрал полную грудь воздуха, чтобы закричать. Чья-то рука накрыла его руку, и юноша... открыл глаза.

- По всей видимости, мы наскучили хозяину, - хохотал отец Гретты.

Ему игриво вторила мать девушки:

- Бедный мальчик задремал? В годы нашей молодости сил хватало не только отужинать со всеми, а еще и поворковать в уединенном уголке.

Родители смеялись, подмигивая друг другу, их младшая дочь потешно хлопала в ладоши, не понимая сути шуток, а уголки губ Гретты подергивались. Она явно хотела засмеяться и сдерживалась что было мочи, глядя на Манхегена одновременно и с укором, и с любовью.

В первую очередь молодой человек пристально огляделся вокруг и не нашел ничего, внушающего подозрения. Гости доедали десерт, маленькая девочка налюбовалась отражением и заглядывала в чашу с ягодами, выбирая среди них покрасивее, посвежее и посочнее. Те же тарелки, блюда, то же убранство - все на своих местах. Манхеген покачался из стороны в сторону, прислушиваясь и проверяя стул, который почти сломал о стену, однако тот был вполне устойчив и не подавал ни малейших признаков поломки.

Юноша уже был готов сойтись на том, что в самом деле задремал и умудрился пережить дурацкое видение, как заметил отсутствие Гюнтера. Его нигде не было, при этом очевидными оставались две вещи: резко изменилось поведение гостей, их отношение к молодому купцу, стало быть, старик отлично справился со своей задачей.

Глава двадцать третья

- Как рассказал мне управляющий фермой, - продолжал Виллем, - ужин состоялся воскресным вечером, а уже утром в среду во всеуслышание было объявлено о предстоящей свадьбе купца Манхегена и красавицы Гретты. На целых три месяца Манхеген обременил себя заботами о приближавшемся торжестве, не пытаясь выхватить из плотного графика жизни ни минутки на отдых. Захлестнувшая молодого человека радость по поводу исполнения его мечтаний и скором обладании возлюбленной не должна была ничем омрачаться, и он изнурял самого себя, не позволяя в спокойной обстановке вспомнить тот необъяснимый эпизод, остановиться и задуматься.

Неожиданно исчезнувшего Гюнтера не помнил никто из слуг. Вообще никто не помнил, кроме Манхегена. О том, что старик не является плодом фантазии одного человека, свихнувшегося на почве пламенной и неразделенной любви, свидетельствовали исправные часы и короткое личное письмо, в котором Гюнтер сообщал о завершении своей роли и необходимости немедленно удалиться во избежание подозрений и слухов. Тонкую настройку часов он назвал своим скромным подарком в честь неизбежно грядущей брачной церемонии.

Из головы купца достаточно долго не выходила маленькая приписка в конце прощального послания, гласившая:

"Берегите мой подарок, господин Манхеген. Берегите! Отныне вы всегда будете слышать их бой. Пусть он станет для вас знаком, что нет никаких причин для беспокойства. Потому постарайтесь сделать так, чтобы они никогда не останавливались".

Потом все неразгаданное отошло на второй план, забылось. Быт, приятные домашние хлопоты и счастливая семейная жизнь одержали верх над нераскрытыми тайнами. Со временем Манхеген привык к часам настолько, что слышал их тяжелый бой, где бы ни находился, как бы далеко от дома не уезжал. В один и тот же вечерний час. По его мнению, ничего мистического в этом не было - просто привычка.

После женитьбы юноша взялся за строительство роскошного особняка на главной улице Гельзенкиркена, куда в дальнейшем перевез всю семью супруги, которая теперь души не чаяла в зяте с этой его трогательной опекой.

Годы промелькнули, как один день, принося и сменяя много светлых и печальных событий. Перед годами Манхеген был бессилен. Он погрузнел, стал лысеть, меньше внимания уделял внешнему виду, а в торговых делах перестал идти даже на самые малые риски. Все от того, что он целиком посвятил себя семье и в ней лишь видел смысл своего существования. По правде сказать, семья платила ему взаимной любовью.