Роман Мискин - Амулет Святовита. Вторая часть

- Ишь ты, помилуют! - ржали разбойнички, утирая грязными лапами навернувшиеся от смеха слезы. - Лет двадцать в каменоломнях, гы-гы-гы!

Отсмеялись.

И тут же на путников глянули несколько десятков беспощадных и холодных глаз. И не было в них ни чувств, ни сожаления - сочилась из них ледяная обыденность душегубов, хорошо знающих своё страшное дело. Мозолистые руки покрепче сжали топоры и дубины, взметнулись самострелы и луки, жестоко наклонились суровые головы, делая шаг навстречу.

Взвизгнула комариным писком чья-то тетива. Лиго замер - и закрыл глаза, чтоб не видеть происходящего. Страшный сон сбывался - причем так глупо и неожиданно, вдали от дома. И на душе было пусто и холодно, что весь пройденный путь был сделан просто зря...

Но в этот самый миг вдруг раздался звонкий звук горна, вокруг что-то вспыхнуло и громыхнуло, и лесную пустошь прорезал громкий клич: "Холм!" А со следующим треском и вспышкой на тропе прямо перед Мелехом вдруг оказался невесть откуда грозный огненный всадник и полоснул багровым мечом по рукам разбойника. Мелех со страшным звериным криком отскочил, с ужасом глядя, как лежат на земле его дымящиеся отрубленные руки, всё еще сжимая самострел. А следующим взмахом огненная молния клинка прочертила полосу и по шее душегуба - и голова лихоимца с выпученными глазами, смешно подпрыгивая, покатилась в кусты.

- Мамай! - вдруг радостно закричал Лиго, не веря своим глазам.

Но огненный всадник вздыбил своего белогривого коня и снова взмахнул мечом над головой - и тут же ринулся в гущу разбойников.

Из зарослей с кличем "Холм!" на душегубов посыпались всадники с копьями и кончарами, рассеивая лесных злодеев по кустам и там же приканчивая их. Один из ратников насадил на длинную пику того самого красномордого детину, который тем не менее хрипел и исходил кровавой пеной, но все еще зло лез вперед, размахивая страшной дубиной. Но промчавшийся мимо другой конник снес ему голову в один миг - и огромное тело так и замерло на пике, трепыхаясь, словно огромный цыпленок.

Другие разбойники отбивались, кто как мог - кто с криком и ненавистью, кто зло и беззвучно. Пощады от княжеской дружины не ждал никто. Но через пару минут все было закончено - земники даже не успели толком сообразить, как всё произошло в этой сумятице. Казалось, что они были в середине вдруг вспучившего свои волны кровавого водоворота, который отшумел и стих также внезапно, как и начался.

Когда суматоха слегка улеглась, а всадники с княжескими знаками различия добивали выживших злодеев, чародей подъехал к барздукам и подмигнул:

- Заждались, птахи лесные?

И весело улыбнулся, глядя на расцветающие лица земников.

Под ноги чародею бросили какой-то куль.

- Что делать с этой сволочью из Ордена? - спросил всадник Мамая.

Из куля высовывалась голова того самого уродца, помощника Мелеха.

- В крепости допросим, - кратко сказал чародей и снова подмигнул барздукам.

Но в этот миг за спиной Лиго раздался тихий стон - земник обернулся и с ужасом увидел, как из седла на землю сползает боярина Тренята с торчащей из груди разбойничьей стрелой.

--------------------------

ГЛАВА 13

ПОРУБЕЖЬЕ

Отгорал закат. Кровавое светило огненным шаром коснулось верхушек сосен темнеющего вдали бора. Утих ветер, ласкавший луговые травы и древесные кроны, словно освежая их от стрекочущего зноя жаркого дня. Давящая духота спадала, сходила на нет, уступая место намечающейся вечерней прохладе.

Резали заалевшее небо стремительным полетом стрижи и ласточки, рассекали его на части, спускаясь всё ниже и ниже вслед за звенящей мошкой, спеша насытиться ею вдоволь перед короткой летней ночью. А кое-где уже вспорхнули в своем бессвязном рваном полете летучие мыши, выбравшиеся из дневных логовищ, будто сменяя птичью стражу на свою, ночную.

Сумерки еще не наступили, а только готовились выползти вместе с туманом и сыростью из-под кустов и густых зарослей. Но день еще держал оборону, обволакивая окрестности мягким розовым светом - уставшее солнце неспешно и величаво садилось за окоём и зубчатые пики соснового бора.

Лиго стоял на стене приграничной крепости Южное Порубежье, опоясанной высоким бревенчатым тыном с узкими прорезями бойниц для стрелков. Перекликались на высоких башнях с крытым гонтой навершиями часовые, пристально вглядывавшиеся вдаль. День ли, ночь ли - неусыпно несли они свою службу, готовые при первой же тревоге зажечь дымные маяки на сторожевых башнях и ударить в набат, оповещая окрестные земли о прорыве рубежей Великого Княжества. А из самой крепости навстречу врагу под звуки звонких горнов в любой миг готовы были ринуться всадники с копьями и пиками наперевес. Граница жила своей, напряженной и полной опасностей и хлопот жизнью.

Подул легкий ветерок, неся с собой прохладу - и, будто радуясь ему, встрепенулись флаги на башнях, затрепетали, захлопали полотнищами, как птичья стая. Но дуновение было мимолетным, и прапоры снова тяжело опали на своих древках.

Сзади раздался легкий скрип половиц. Лиго мгновенно обернулся - на стене стоял утомленный чародей, выжатый весь, словно моченое яблоко.

- Как он? - взволнованно спросил земник у витязя.

Чародей слегка кивнул и утер тыльной стороной ладони лоб.

- Пришлось, конечно, похлопотать, - сказал Мамай, доставая расшитый бисером кисет, - но самое тяжелое уже позади.

И, устало подмигнув барздуку, добавил:

- Теперь уже не о чем беспокоиться - Тренята будет жить.

А затем долго возился с душистым табаком, плотно набивая им свою старинную трубку и тщательно раскуривая ее.

Лиго тоже молчал, ожидая, пока чародей не начнет беседу сам.

И лишь выпустив с наслаждением несколько колец сизого дыма, которые тут же приняли форму кораблей и уплыли, покачиваясь, вдаль за крепостные стены, Мамай наконец продолжил:

- Если ты не против, я там пока оставил присмотреть за Тренятой твоего болвана Пеколса - все-таки он хоть и вредный старый хрыч, но в зельях разных и целительстве какой-никакой толк знает. Ведь в конце концов он и старине Куреясу когда-то помогал тебя выхаживать...

И снова пыхнул своей трубкой.

Лиго кивнул.

- А где товарищ твой, Мартин? - поинтересовался чародей.

Земник пожал плечами:

- Внизу, в гостевой - перебирает поклажу к завтрашнему походу...

И ответ глаза - ему было неловко говорить Мамаю, что Мартин чувствовал себя после сегодняшних событий будто не в своей тарелке. А если называть вещи своими именами, то дружиннику было жгуче стыдно за все свои беспочвенные подозрения по поводу Треняты в лесу. И эта мука была сильней втройне после героического поступка боярина, прикрывшего своей грудью земников от разбойничьей стрелы. А потому по приезду в крепость Мартин и не казал глаз, хоть свидетелями его позора были всего лишь его спутники. Но земники благоразумно хранили молчание, а пара копейщиков была слишком занята хлопотами возле Треняты, чтобы вести с кем-либо разговоры на эту тему.