Вадим Крабов - Рус Четвертый. Рус-4

— Смотри, уважаемый тиренец, — быстро говорил хозяин, раскручивая свиток, — это модная поэма Агриппы «Приключения…» точно не помню, но про этрусского принца. Жена обожает такие истории… нашел. Читай. Нет, сам прочту, — переменил решение, бестактно указывая на возможную неграмотность варвара-тиренца. — И попросил Рус своего приемного отца, Великого Френома, бога всех этрусков, распространить свою волю на всю Гею; волю свободолюбия, волю силы… Понятно, тиренец? — прочитав текст, месхитинец успокоился, как после молитвы и спросил с открытой усмешкой, ожидая ответа что, мол, разумеется, ни дарка не ясно… Адыгей не разочаровал: не в силах оставаться невозмутимым, молча покачал головой: «Кто такой этот Агриппа?!. Непременно достану такой свиток…».

— А то, степняк, что Рус тогда уже победил в гражданской войне и Этрусия пошла завоевывать Кушинар, — справедливости ради, надо поправить: в то время о завоевании кушингов речи еще не шло, но послезнаниями мы все сильны. — Купец об этом был прекрасно осведомлен, он же был из Дома Председателя их гильдии, как его… не подскажешь?

— Сейчас Рид, а раньше…

— Гранк! Вспомнил! А рабынь я у его родственника Ланта покупал… да чтоб и он и они провалились к Тартару непременно живыми! — Адыгей впервые слышал ругательство с таким «оригинальным» пожеланием.

— Уважаемый! — тиренец неожиданно для себя разволновался. — И борки, бывают, с рогами рождаются! Я — учусь у кушингов и до твоего не очень доказательного рассказа, обмана в торговле у них не встречал. — Кстати, Адыгей не кривил душой. Просто он «учился» всего лишь месяц…

— Как недоказательный?! — хозяин снова возмутился не на шутку. — Еще прочесть?!

— Мне бы, не в обиду тебе, уважаемый, с собой свиток забрать и дома изучить… любопытство меня пробрало…

— А насколько сильно твое любопытство? — месхитинец так резко перескочил на торг, что Адыгей, надо признать, растерялся.

В конце концов сговорились и оформили аренду «удачно расположенного дома с великолепным, глубоким, сухим подвалом» за цену гораздо больше первоначальной. Довольный хозяин наконец представился:

— Аграфений. Слово сказано! Хоть сейчас идем в любую писчую, в любой храм, — месхитинец чуть ли не пританцовывал.

— Адыгей. Слово сказано. — Хмуро ответил степняк, впервые почувствовавший себя «кинутым». — Обязательно пойдем, сейчас же… За тобой еще та даркова поэма…

— Закажу, друг Адыгей, и заходи дня через два, передам. Это ничего, что я с тобой так запросто? Адрес ты знаешь… или записать? — опытный купец не выдержал, язвительно ухмыльнулся. Бывший «степной волк», только-только начинающий купец — стерпел, не ответил.

В одну из редких ночевок в Кальварионском дворце, Рус предложил:

— Гель. Давай-ка рожай. Пора. — Сказал и по сердцу заранее растеклось тепло, будто гулящий младенец уже пускал пузыри, нелепо шевеля ручонками с многочисленными «перевязками».

Гелиния удивленно подняла голову с груди Руса. Они расслабленно блаженствовали после горячей близости и в этот момент обычно засыпали…

— Да не могу я сейчас! — слова сорвались быстрее, чем успела подумать. Сразу поправилась. — Я еще даже не беременна.

И вспомнила, что и Отиг ей говорил о растянутых каналах, достаточных для хорошего подмастерья, что можно бросать упражнения, а значит, беременеть стало безопасно; и как отец неоднократно намекал, мол, неплохо бы наследника, а то по всем законам сейчас это звание носит её супруг — человек для Пиренгула со всех сторон уважаемый, но далеко не родной. Да и вообще, мысленно оглядев все свое двухгодовое княжение, Гелинии вдруг явно расслышала, как «весь народ», каждая служанка за её спиной шепчутся на эту тему.

— Эй! Ты чего замерла? — Рус поленился вытягивать лежащие под собственной головой руки, которые, как известно, мягче любой перины, и «встряхнул» жену резким шевелением груди, на которой она распласталась, удивительным образом забравшись на этот маленький пятачок почти всем телом. Хвала богам, легким. Гелиния стала медленно, глубоко задумавшись, поворачивать к нему лицо. Похоже, что не заметила всегда обидное для неё обращение «Эй!».

«Как все запущено!», — посетовал Рус и приступил к уговорам:

— Каналы у тебя уже достаточно растянулись, можно не упражняться, поэтому ребенку не повредишь; мальчика мой Дух жизни обеспечит… в смысле, нужные… — замешкался в подборе гелинских или тирских понятий «сперматозоид», нашел «мужеская часть семени»; приготовился добавить, что согласен и на девочку, но сказать ничего не успел: со словами «Я так долго от тебя ждала этого, Русчик!», — Гелиния закрыла его уста своими…

«Так это я виноват, оказывается?!», — возмутился муж, но… отложил выяснение «на потом». А когда настало это «потом» — блаженно уснул.

Девять месяцев пролетели незаметно.

Перед родами молодая мамочка сильно переживала, но процесс прошел на удивление легко: быстро, в особенности для первородящей, и почти безболезненно. Тиренкам-повитухам не пришлось поить княгиню традиционным «степным» обезболивающим и укрепляющим отваром, а приглашенный целитель чуть не уснул. На лекаре настоял мечущийся в соседней комнате отец:

— Ничего, Пиренгул, Низарин, — мать Гелинии все-таки соизволила явиться на такое событие. Обычно она дочь игнорировала. Впрочем, это чувство у них было взаимное. — Не обеднеем. В обычаях моего народа рожать в присутствии Целителя… Да вы садитесь! — Рус показал на удобные округлые диваны. Они находились в «золотой» гостиной — овальной, смежной с супружеской спальней, где сейчас, по представлениям Руса, «тужилась» Гелиния. — А то я сам, как в муравейник залез… вина, уважаемая Низарин?

— Не откажусь, — ответила теща, кокетливо улыбнувшись и скромно потупив глазки.

— Да успокойся ты, Рус! — воскликнул совершенно уверенный в себе тесть. По крайней, выглядел он таковым. — Гелингин — баба здоровая, тем более маг-подмастерье. Уж с таким плевым делом — справится!

Низарин, оглядев мужа с ног до головы взглядом «а ты сам-то пробовал? Плевое дело?!», промолчала, как истинная тиренка живущая по заветам предков, и изящно отхлебнула красного вина из смешного бокала с длинной ножкой, невесть откуда появившегося у неё в руке — это уже «по-архейски», по обычаям просвещенных земель. Слуги, а их Рус с удивлением насчитал аж четыре штуки, держались незаметно.

«Блин, настоящий дворец, в натуре!», — почему-то возмутился он.

Хотя, понятно почему: во-первых, волновался так, как не переживал никогда в жизни; во-вторых, он еще помнил сей дом абсолютно пустым, только с ним и Гелинией внутри большого здания. И та «пустота» удивительным образом не «давила», была теплой, благожелательной. Тогда дом казался живым. Он, конечно, и сейчас таковым оставался, а с активированными узорами — даже более того, но… по мнению высокомерных, но, хвала богам, сгинувших каганов «толпа грязных людишек, вечно снующих туда — сюда» не давала в этом убедиться.