Алиса Акай - Иногда оно светится (СИ)

Спереди был достаточно глубокий разрез. На правом запястье обнаружился простой, но стильный браслет из переплетенных полосок серебра, а волосы были аккуратно уложены. С косметикой все было немного хуже — у Котенка еще не было навыков, в результате ресницы стали густыми и огромными, а губы — ярко-красными. Но, в общем-то…

Котенок присмотрелся, потом сдернул с меня простыню.

— Ты не спишь! — закричал он, щипая меня за нос, — Обманщик!

Я схватил его за руку, дернул и прежде чем он успел что-то сделать, поцеловал. Котенок почему-то опять залился краской, попытался вырваться, но с писком упал.

— Доброе утро, малыш, — сказал я, когда он поднялся и возмущенно уселся на мои ноги.

— Доброе. Герханец…

— Угу. Это кофе?

— Все герханцы — лживые и наглые обманщики.

— Точно, — подтвердил я, принимая горячую кружку, — Теперь у тебя есть свой личный лживый и наглый герханец.

Котенок засмеялся, перестал хмуриться.

— Линус, на тебя даже рассердиться невозможно.

— Это хорошо?

— Это ужасно.

Кофе был крепкий, сладкий, как я любил. У Котенка было достаточно времени чтобы изучить мои вкусы.

— Что сегодня? — спросил он, когда я допил.

Я сделал неопределенный жест обеими руками.

— Не знаю. Я давно отвык строить планы больше чем на пять минут. А что, есть конкретные идеи?

— Ну-у-уу…

— Выкладывай.

— Я хотел сделать сегодня что-то романтическое, — сказал Котенок, — Ну, что-нибудь такое… Романтический вечер.

— Ого. Осторожно, ты уже больше герханец, чем сам считаешь.

— Я серьезно, Линус.

— А кто сказал, что я шучу? Обычно в романтике к месту и ни к месту как раз обвиняют герханцев, хотя, справедливости ради, я не рискну их защищать…

— Ты мог бы исчезнуть до вечера? — несмело спросил он, — Я бы хотел подготовиться.

— Готовиться можно к пожару, — пробормотал я, — Романтика есть всегда, готовиться к ней невозможно. Стой.

Ты что, читал журналы, пока я спал?

Котенок виновато опустил голову.

От хозяйничевшей раньше на маяке жены полковника, имя которой я так и не вспомнил, кроме двух шкафов набитых предметами женского туалета осталось еще одно сокровище — целая кипа старых глянцевых журналов, преимущественно женских, того сорта, которые, кажется, если сожмешь в руке, на пол потечет липкий, такой же глянцевый мед. Там было все — про то, как устраивать приемы, готовить изысканные блюда, вести себя, соблазнять мужчин, украшать дом. Похожие друг на друга, как две капли духов, они расходились по всей

Галактике в невероятных количествах. Часть доставшегося мне богатства я сжег в первый же день, но глянцевая бумага горела так неохотно и давала такой отвратительный запах, что я собрал все оставшееся и забросил на второй ярус.

— Ну не все. Я просто нашел их… случайно.

— Космос, — простонал я, — Скажи мне, что ты их не читал.

— Читал. Немножко. Мне же надо было учить язык.

— Теперь я понимаю, что имперский ты учил не по сборнику стихов.

— Линус, не ворчи. nbsp; — Я не ворчу. Дай мне вина.

— Вино не пьют с утра. К тому же это вредно.

— Проклятье.

— Я приготовлю ужин для нас. С вином, конечно.

— По рецепту из журналов? — желчно осведомился я, — Я не видел там рецептов для гуманоидных рас. По крайней мере таких, которые я рискнул бы отведать.

— Ты придираешься! — он хлопнул меня по голове, — Там хорошие рецепты. И вообще…

— Бюстгальтер носить тоже там учат? — спросил я и тот час получил ощутимый пиной в ляжку, — Черт, больно же!..

Котенок, но я же не виноват в том, что у тебя нет груди!

— Сволочь.

— Перестань!

— Герханская сволочь.

Я застонал.

— Ладно, к черту, я согласен. Может, я и пожалею об этом, но это будет потом.

— Не пожалеешь!

Он с готовностью вскочил с меня. Глаза горели.

— Я вызову тебя потом, к вечеру.

— У меня нехорошее предчувствие, — пожаловался я, — А без этого никак? Может, возьмем пару бутылок вина, отчалим на ближайший коралловый риф, полюбуемся закатом, устроим тихий и приятный вечер, а?..

Я пропустил пальцы сквозь шнуровку на его шортах, пощекотал ногу.

— Я хочу хоть раз все сделать правильно. Я имею в виду, по-вашему, так, как ты привык. А потом можно будет и сплавать куда-нибудь, правда?

— Котенок, только не вздумай угождать мне, изучая герханские вкусы по этой бумажной мерзости! Поверь, бутылка вина и закат в море романтичнее любых ароматизированных свечей и пены в ванной.

— Пена в ванной? — удивился он.

— Все, молчу. Хотя бы на сигареты я расчитывать могу?..

Чтобы подготовить романтический вечер у Котенка ушел почти весь день. Время от времени я вызывал его с

«Мурены», он отвечал рассеяно и просил подождать еще немного. К счастью, на «Мурене» обнаружилась початая бутылка «Шардоне», так что у меня появился шанс дожить до того самого, обещанного мне, вечера. Вместо закуски подошли порции аварийного рациона, но жаловаться было грех. Отойдя километров на сорок, я бросил якорь чтобы не жечь понапрасну топливо.

Море пробуждалось, оно не просто выглядело весенним, весна была растворена в каждой его капле, словно море целиком только из него и состояло. Даже волны, эти ленивые суровые обитатели, вечные как Вселенная, уже выглядели иначе. И сама вода казалась прозрачнее, легче, даже запах ее был уже не тот… В глубине танцевали шнырьки, сплетаясь в своих уродливых и хаотичных брачных танцах, к поверхности поднимались стайки рыб с синими и зелеными спинками. Море окончательно проснулось и теперь готовилось жить дальше. Это было уже другое море, не то, что я видел пару месяцев назад.

«Да и видели то море глаза совсем другого человека, — подумалось мне, — Может, и море теперь смотрит на меня, уж не знаю, чем и откуда, смотрит и не может узнать того человека, за которым наблюдало столько времени.»

На «Мурене» было только одно зеркало, и то размером с тарелку. Я придирчиво уставился на собственное лицо.

Изменился? Да. Глаза, вроде, светлее стали, хотя это, конечно, вздор — просто свет так падает. А вот морщин меньше стало — вот здесь раньше была длинная такая, глубокая… Теперь только тень от нее. И взгляд другой, несомненно, это уже на освещение не спишешь. Более спокойный? «Нет, — поправил я себя, — Глубокий. Как будто в глазах появилось еще одно измерение, вот только рассмотреть, что же там происходит решительно невозможно.»

«Просто ты научился смотреть и наружу и вовнутрь.»

«Глупость какая.»

Я сидел на «Мурене» почти до самого вечера и под конец от скуки стал даже клевать носом. Наконец Котенок вышел на связь.

— Линус, — сказал он радостно. Я представил, как он сейчас стоит, склонившись перед радиостанцией и одновременно пытается отыскать на горизонте контур катера, — Линус, ты меня слышишь?