Алиса Акай - Иногда оно светится (СИ)

Котенок же, вытащив меч, вновь устремился за ним. Остатки парашюта же пылали так, что вот-вот готовы были вспыхнуть простыни на лежанке. Плюнув на все, я бросил стол, схватил старое одеяло и прижал им огонь. За моей спиной, воспользовавшись моментом, стол наконец рухнул и меня сзади накрыло фонтаном не то соуса, не то какой-то брызнувшей во все стороны начинки, а в пелчо уколола вилка.

Зарычав, я подхватил сломанный стул и метнул его в гребешка, который все еще метался под потолком. Ударившись о стекло, стул грохнулся вниз и упал на экран одного из компьютеров. Послышался сухой треск, по экрану побежала черная паутина трещин, запахло горелым. Оглянувшись, я увидел, что огонь все еще не погас и от него стремительно занимаются простыни. Времени рассуждать не было, я схватил все вместе, скрутил комом и вышвырнул наружу. Горящая ткань, разворачиваясь в воздухе, красиво полетела вниз, где с громким шипением погасла. То ли привлеченный ей, то ли наконец заметивший отсутствие преграды у выхода, гребешок наконец сообразил сбежать через проем. Пропустив его, я схватил несущегося следом Котенка, иначе тот непременно свалился бы с карниза, увлеченный погоней.

— Все, — сказал я, — Хватит романтики.

В комнате воняло горелым, осторожно ступая между осколками посуды, я дошел до выключателя и включил свет.

Загорелась только одна лампа, две других в процессе неожиданного боя оказались безвозвратно утеряны, но и ее света хватило чтобы разглядеть интерьер, который стал еще живописнее.

Котенок, казалось, только сейчас заметил это. Платье на нем висело клочьями, обнажая проволочный каркас корсета и кружевное белье, перчатки были в прорехах.

— Линус… — сказал он, выпуская меч.

Меч, упав, расколол вдоль последнюю, чудом уцелевшую тарелку. Я флегматично достал сигареты, прикурил от клочка горящей ткани, лежащего на карнизе, задумчиво выпустил дым.

— В общем-то, получилось неплохо. Хотя сперва мне показалось несколько скучновато. Но я готов взять свои слова обратно, в этих журналах действительно разбираются в подобных вещах.

— Тебе не понравилось? — осторожно, не зная, как реагировать, спросил он.

— Почему же, еще как понравилось. Особенно на том моменте, когда ты едва не разрубил мне голову пополам.

Ладно, малыш, я шучу, все в порядке.

Он не заплакал, просто устало сел на угол лежащего стула, вздохнул.

— Все опять к черту.

— Ерунда, — заметил я, затягиваясь, — За пару дней все можно будет восстановить. Романтика в наше время стоит недешево.

— Да уж… — к счастью, он не заметил ехидства в моих словах, — Осталось еще кое-что…

Котенок придвинулся ближе ко мне, страстно задышал и многозначительно шевельнул ресницами. Эх, малыш мой…

— Как? Что-то уцелело? — заинтересовался я и чуть не получил серьезную оплеуху, — Извини, я больше не буду.

Прости… Иди сюда…

Я стянул с него остатки платья, пропустил руки под его подмышками и положил на маленькие упругие ягодицы.

Растаявший было Котенок вдруг высвободился и прошептал мне на ухо:

— Пошли в мою комнату, Линус… Я хочу хотя бы закончить все по-настоящему. Только подожди минуту, хорошо?

Он поцеловал меня и скрылся за дверью. Слышно было, как скрипнула дверь спальни на втором ярусе.

Я не спеша докурил сигарету, глядя на дотлевающие на косе простыни, потом кинул ее туда же и спустился на второй ярус. У меня было нехорошее предчувствие.

Дверь оказалась приоткрыта, я осторожно открыл ее. С пальне тоже царил полумрак — горело лишь несколько свечей, пахло каким-то невыносимо приторным ароматом — то ли духи, то ли благовония. На кровати лежал Котенок и пытался размазать по себе сливовое варенье из открытой банки. Он уже успел перепачкаться и перепачкать постель, варенье было даже на носу. Увидев меня, он попытался принять какую-то невообразимую позу. Я окаменел, так и не успев зайти. Наверно, в журнале описывался какой-то другой эффект, потому что Котенок удивленно взглянул на меня.

Остаток романтического вечера длился еще часа два. Сперва я отнес плачущего Котенка в ванную и тщательно отмыл от варенья, при этом он сидел, надув губы, и не разговаривал со мной.

— Малыш, — говорил я, — Романтика — это не та наука, которую надо учить по журналам и книгам. Она не в закате и уж тем более не в сливовом варенье. Она тут, в груди. В сердце, да… А средце у каждого из нас одно, его не пересоберешь по нарисованным чьими-то чужими руками чертежам. Романтика — это искусство находить красоту в том, что вокруг тебя.

— Тогда я понимаю, чего ты ее не любишь, — грустно сказал он, позволяя мне гладить его, — Во мне ее нет.

— Не говори глупостей, — поморщился я.

— Кто я для тебя? Я ничего не понимаю в том, что понимаешь ты, я глупый варвар, который свалился тебе на голову и наделал неприятностей. Правда ведь?

— Перестань. Смотри, еще варенье за ухом…

— У тебя будут другие, гораздо красивее и умнее меня. Не спорь! Я знаю. Зачем тебе такой безнадежный дурак, как я?

— Мы с тобой оба безнадежные. Может, поэтому так все и получилось.

— Если бы не я, все было бы легче.

— Котенок… — я стал серьезен, — Не говори так.

— Я хочу курить. Дай мне сигарету.

— Тебе не понравится.

— Ну и что.

Я дал ему сигарету, Котенок неумело раскурил ее, в каждом его движении я узнавал свои жесты, стал делать быстрые мелкие затяжки. Глаза у него сразу же покраснели, но сигарету он не бросил. Пришлось отобрать ее у него, выкинуть в утилизатор. Котенок не сопротивлялся, он сидел, облакотившись на меня, безжизненный как кукла, с мертвыми глазами, которые напоминали уже не изумруд, а мутное бутылочное стекло.

Я повернул его лицо к себе.

— Через шесть дней будет корабль.

Лицо исказилось.

— Я не считал дней, Линус. Теперь буду знать.

— Не тот корабль. Герханский.

— Какая разница?

— Корабль герханского флота.

Котенок встрепенулся. В глазах что-то проскочило, но смутно, как будто он начинал понимать, но все еще боялся поверить.

— Не имперский?

— Нет. Герхан не выдает герханцев и их близких имперскому суду, это одна из древнейших привелегий. Если мы доберемся до Герхана, там до нас уже никто не дотянется. У нас есть шанс, Котенок. И мы с тобой будем дураками, если им не воспользуемся.

— Но ведь…

— По старому еще межпланетному кодексу любой герханский корабль — территория Герхана, нарушение ее или захват приравнивается к захвату нашей земли. Ни одна из имперских шишек не пойдет на такое, тем более без с специальных инструкций. Нам надо только подняться на борт — и все. У нас будет статус неприкосновенных.

— И все… — повторил он как эхо, — Но ведь он может не успеть!

— Герханские корабли быстрее имперских, один из них как раз проходил не так далеко от нас. Обычный межсистемник-транспорт, но нам этого хватит. Имперский курьер будет только через восемь дней, мы успеем.