Юлия Григорьева - Искупление (СИ)

Вечером герцог прочел письмо, внимательно посмотрел на меня и согласно кивнул. Утром мое послание отправилось к Ру, а вернулось с одним коротким словом: «Нет». Вот и все. Он тоже не писал о чувствах и своих переживаниях. Не спрашивал, как я, и что со мной. Просто дал отказ и все. Найяр воспринял отказ Руэри равнодушно. Впрочем, ему было все равно, что я замужем, так что мой развод ему так же был безразличен.

— Ты моя женщина, Сафи, — эта лаконичная фраза стала девизом наших взаимоотношений.

Что еще изменилось? Мы начали разговаривать с герцогом. Впервые за пять с лишним лет. Теперь это действительно были беседы, а не светская болтовня, которой мы пользовались раньше. Най рассказывал, как у него прошел день, даже жаловался на некоторых сановников. Я рассказывала, чем занималась, пока его не было. Постепенно я привыкала к своей новой жизни, начинала пробовать себя в благотворительности, тем более, что Найяр мне потакал. Ему нравилась моя оживленность. За три года моего заточения началась реконструкция главного храма, построили приют для сирот, который я навещала два-три раза в неделю, лично следя, чтобы на детях не наживались их воспитатели. Иногда со мной ездил и герцог, если хотел сбежать из дворца. Так же в столице появилась столовая для нищих. В одной из провинций открылась школа для девочек, а два пансиона получили мое имя, потому что я так же принимала в их судьбе живейшее участие.

Най начал таскать меня не только на балы, но и на официальные приемы. Вместо герцогини рядом с ним сидела я. Кого-то это устраивало, кого-то нет, но на все была воля только одного человека — Найяра Таргарского. Таргар не был слабым государством, и его правитель мог позволить себе плевать на некоторые условности.

В политику я не лезла, мало что в ней понимая. Но зато устраивала вечера, на которые собирались послы других государств, наша знать, важные гости. На этих вечерах герцог был душой компании, я очаровательной и милой хозяйкой, а к утру у моего любовника на столе лежали договора и соглашения, подписанные очарованными и расслабившимися гостями.

Что касается наших ночей… В первую ночь моей новой жизни я впервые позволила себе расслабиться. Нет, удовольствия тогда не было, как и еще какое-то время после, но впервые это не было так гадко и омерзительно. Для начала герцог остался доволен. Но потом терпеливо и нежно Най учил меня чувствовать, исправляя свои прежние грехи. Он был хорошим учитель, и через некоторое время герцогскую опочивальню огласил мой первый стон. Не знаю, как выглядел герцог, одерживая победы на поле боя, но после моего первого наслаждения с ним Найяр сверкал, как начищенный золотой. И в ту ночь мои стоны он слушал еще несколько раз.

От нежелательной беременности я принимала травяной настой, который мне готовил герцогский лекарь. Сначала об этом заботился сам Най, понимая, что в первые месяца нашего сожительства я была не готова к беременности, а после заботилась я сама. Потому что детей от своего любовника я упорно не желала. Любви не появилось, но исчезла жгучая ненависть. Меня с ним связывала привычка и страсть, его со мной иные чувства.

Через год после моего поселения во дворце его сиятельства я заметила, что Найяр опять становится хмурым. На мой вопрос о причинах дурного настроения, он ответил вопросом:

— Почему ты не полюбишь меня? — я не нашлась, что ему ответить. — Я люблю тебя больше жизни, готов ради тебя на голове стоять, выполняю любой каприз. Неужели я не заслужил даже твоей влюбленности.

Моя усмешка, должно быть, была слишком красноречивым ответом, и герцог больше никогда не задавал подобный вопрос. Но неизменно на свое признание в любви добавлял: «Однажды ты мне ответишь, Сафи». Я продолжала молчать. Так проходили наши совместные недели, месяца года…

С Руэри мы впервые встретились год назад. Я еще несколько раз предлагала ему развод, но он неизменно отказывался. А потом, когда бдительность моего любовника притупилась, я написала Руэри уже настоящее письмо, где умоляла его принять мое предложение, чтобы, наконец, освободиться и жить дальше. Уговаривала, приводила доводы, объясняла. Избегала лишь одного, говорить о том, что все еще помню его, и как мне больно, что все сложилась так, а не иначе, как мы с ним мечтали в мои далекие пятнадцать лет. Письмо я отправила через его родных, с которыми связалась тоже тайно.

Я отправила к ним служанку из приюта с еще одним письмом, где просила о прощении и помощи в уговорах Руэри. И, когда я была в приюте в очередной раз, явился его брат, переодетый в простого торговца. Мы коротко переговорили, и я отдала то самое послание, которое писала в тайне от Найяра. Ответ я получила через их служанку. По не понятной мне и его родне причине, Ру упорствовал, уверяя, что не даст своего согласия, пока мы не встретимся и не поговорим.

Год назад, когда он вернулся в Таргар, мы действительно встретились. Он пришел в столовую, где я была с инспекцией, одетый, как бродяга, и сунул мне записку, где назначил встречу в храме через час. После этого ушел, а я с замирающим от волнения сердцем, велев страже, сопровождавшей меня, ждать возле входа в храм, соврав, что хочу помолиться и покаяться. Они послушно замерли у дверей. Я же вошла внутрь, огляделась и едва не вскрикнула, когда рука невидимого мне человека закрыла мне рот.

— Это я, Сафи, — шепнул Ру и потащил меня в глубину храма.

Разговор давался плохо. Я прятала глаза, повторяя только одно, что нам нужно развести, а Ру пожирал меня голодным взглядом.

— Я не для того столько ждал, когда ты подрастешь, а после, когда мы поженимся, чтобы отказаться сейчас, когда титулованная тварь удерживает тебя, — прохладно ответил он.

Тогда я поняла, что им больше движет непонятное мне упрямство, желание добиться цели, чем любовь ко мне. И я подумала, что получив то, чего он столько ждал… Мы вцепились друг в друга, как голодные звери, предавшись любви прямо там, в храме. Все произошло слишком быстро, чтобы я что-то почувствовала в тот момент. И все же я неожиданно получила какое-то извращенное удовольствие от сознания, что мы обошли сети Найяра. Может, это и стало следующим связующим нас с мужем звеном, маленькая и грязная месть большому зверю. Страсть на грани, на острие, когда над головами маячила тень ярости герцога и занесенного топора.

— Я дождусь момента, все равно заберу, — сказал мне перед расставанием муж.

Наши встречи были редки, потому что его по-прежнему отправляли подальше от столицы. Но о разводе больше речь не заходила. Но однажды Найяр сразил меня словами:

— Можешь считать себя вдовой.

Никаких пояснений, вспышек гнева или криков и обличений. Короткая фраза и все.

— Тогда встречай прежнюю Сафи, — так же коротко ответила я.