Александр Меньшиков - В краю молчаливого эха

«Красивая… весьма красивая, — облизался Семён. — Может точно зайти?.. Только для дела! — осадил дальнейший бег расшалившихся мыслишек Прутик. — В конце концов, эта Агния кое-что знает… Глупо будет не выведать».

Оправдание было слабое, но Семён его принял…

В правом уголке окна виднелись серые лохмотья паутины. Длинноногий паук-старик мирно дремал возле укутанных в белый саван трупиков жирных мух.

Бор устал ждать. Сидеть в этой узенькой грязной светёлке было невыносимо тоскливо. Ему обещали, что Бобровский вот-вот выйдет из покоев, но проходили тягостные минуты ожидания и никто так и не появлялся.

Здесь стоял устойчивый запах плесени, сырости и ещё Тенсес его знает чего. К тому же было холодно. Никто не топил, хотя это ещё стоило делать, ведь сейчас стояли не такие уж и тёплые ночи.

Где-то издалека донеслись суетливые звуки обыденной работы стряпух, готовящих завтрак хозяину. И ещё Бор услышал недовольное ворчание склочной ключницы, которую заставляли вытягивать из кладовых какие-то припасы. Басили мужички в сенях, очевидно конюхи да прочие дворовые. Они лениво чесали языки, неясно кого обсуждая. Может и своего хозяина. А, может, и его гостей. Или своих соседей…

Бор зевнул и резко встал. Захрустели онемевшие суставы, заскрипела кожаная куртка. Бор от скуки потянулся к паутине и осторожно дёрнул за тоненькую нить. Паук тут же забился в исступлённой истерике, видно, решив спросонья, будто за ним пришла смерть в лице прибиральщицы. Сухие трупики мух и комаров едва слышно затарахтели в такт этой дикой пляски.

Слюда окна была покрыта тонким слоем серой пыли. Снаружи виднелись лишь неясные контуры предметов. Бор ткнул пальцем в эту пыль и стал рисовать. Лишь спустя секунду он вдруг сообразил, что у него вышел знак Святого Арга.

От удивления Бор даже попятился.

Тут послышались тяжёлые шаги и вскоре в светёлку вошёл грузный человечек.

— Иван Стефанович ить… пробудились… Я-но доложил йаму про вас… Он просил обождать…

— И долго? — недовольно поднялся Бор.

— Ну-у… полчасика… Но, а коли не могёте, то…

— Н-да! — резко оборвал слугу северянин. — Ладно, обожду. Но будь любезен, объясни-ка хозяину, что дело моё важное.

— Будет-но сделано.

Человечек тяжело развернулся, вздохнул и поковылял назад. Его спина сгорблена, правая нога иногда выволакивается (знать повреждена), во всём проглядывается эдакая изможденность… даже усталость… может, и от самой жизни.

Это старый слуга сего дома, сей семьи. И с молодым хозяином ему трудно. А приходится мириться, доживать свой век.

— Дело важное, — повторил про себя Бор.

Вспомнился разговор с Питтом и Шарлем.

Эльфы упрямо настаивали на том, что северянину нужно было втереться в доверие к Бобровскому. Их «смущали» тайные делишки меж «царевичем» и Калистром ди Дусером. В своём патологическом страхе перед опальным Домом, эльфам всюду мерещились заговоры.

По личному разумению Бора, скрывать то, что он из Сыскного приказа было бы неправильно. Но и бравировать этим особо не стоило. Нужна была «золотая середина». Пожалуй, стоило бы дать понять Бобровскому, что службой Бор тяготиться и вообще-то он желал бы большего. Возможно, даже намекнуть на нужду в деньгах. Пусть это и не так на самом деле, но образ наёмника может оказаться весьма кстати.

Бор вновь сел на скамью. Его мысли вдруг вернулись к Стояне. В сердце защемило, накатила душевная горечь… Снова северянин стал себя корить за то, что позволил собственным страстям и желаньям взять вверх над иными чувствами.

«Кстати, дорогой мой, — обратился сам к себе Бор, — ты не забыл про поручение Непоседы?»

На самом деле он не забыл о нём. Просто откладывал. Но делать этого долго не стоило.

Скрипнула и чуть приоткрылась дальняя дверь. Послышались голоса стряпух, и Бор, волей-неволей, прислушался к ним.

— А ты? — спрашивала одна.

— Так-но… Боги-то милостивы. Слава им за се!

— Слава! — соглашался первый голос. — Но сколько ить выходит?

— Ну… сама пощитай: оно две «новоградки» за три недели… А должок-то, почитай, двонадцать. Эх! Коли б не с хозяйского стола кормились… оно и вовсе бы тяготно было…

Женщина жалобно застонала. Бору даже показалось, что всхлипнула.

Н-да, — почесал северянин затылок. — Это тебе не Светолесье! Людишки здесь бедные, за каждую копеечку спину гнут с утра до вечера.

Тут послышались скорые шаги и в светёлку ворвался круглолицый румяный человек, одетый в длинный богато украшенный охабень.

— Ну-с! Кто таков? — сердито вопрошал вошедший. — Чаво надобно?

Бор поднялся, слегка поклонился, да так, чтобы в глаза бросился нагрудный знак Сыскного приказа, и глухо проговорил:

— Доброго здоровья, Иван Стефанович! Меня зовут Бором Законником.

Бобровский (а это был он) недовольно нахмурился. И всё же в его лице мелькнула некоторая растерянность.

— А разве ваш слуга не докладывал? — продолжал Бор.

— Ты ведь с Ингоса? — как-то недобро спросил Бобровский. — Я о тебе как-то слышал.

Иван Стефанович сложил руки на животе и задрал подбородок. Кончик его острой холёной бородки чуть задрожал.

Бор с некоторой неприязнью глядел на женские руки Бобровского. Его толстые пальцы были усыпаны богатыми кольцами. Ногти ухожены, кожа беленькая, молочная… Теперь стала ясна подоплёка того, почему Пьер ди Ардер назвал Ивана Стефановича «царевичем».

Северянин мимоходом глянул на свои ладони и пальцы. Потемневшая огрубевшая кожа, множество шрамиков да царапин, грязные пальцы и обломанные ногти.

Иван Стефанович тоже покосился на руки Бора. Но увидел лишь жилистые кулаки.

— У вас, господин Бор, ко мне какое-то дело? — красивые брови «царевича» согнулись крутой дугой.

— Гм! — откашлялся северянин. Он понимал, что с каждой своей фразой, либо жестом, или взглядом, теряет возможность наладить контакт с Бобровским. Надо было бы действовать несколько иначе. — Иван Стефанович… может мы с вами уединимся? Не хотелось бы, чтобы наш разговор стал достоянием ушей ваших слуг.

— Уединимся? Вот это слог! — улыбнулся «царевич». — Я как раз хотел отзавтракать. Можете присоединиться.

— Благодарю.

Они прошли наверх в широкую светлую комнату. Её обстановка говорила о том, что Бобровский любил кичиться своим богатством.

Бор остановился, окидывая взглядом убранство этой комнаты. В глаза бросился огромный шкаф, заваленный толстыми книгами, свитками и коробками.

— Люблю, знаете ли, комфорт! — мимоходом бросил Бобровский. Потом он что-то добавил на эльфийском. — Хотите вина? — спросил, и тут же не дожидаясь ответа налил его в бокалы.

— У вас были гости? — поинтересовался Бор.

Он взял бокал, чуть пригубил вино и сел в одно из кресел.