Мария Теплинская - Короткая ночь

Дарунька вроде бы приумолкла, но продолжала злобно сопеть в затылок.

А хлопцы шли следом, размахивая «майским деревом» и весело задирали девчат:

— Эй, ну куда вы торопитесь, потише ступайте! — окликнул Санька Луцук. — А то ведь не догоним!

— Они думают, мы у них Леську опять украдем! — подхватил Симон Горбыль. — А то ведь можем!

— Ну, девки, вы тогда уж посадили бы ее на коня да в галоп пустили — точно никто не догонит! — добавил насмешник Павел Хмара.

Горюнец молчал, но шедший рядом с ним Вася видел, что его друг не сводит напряженного взгляда с темного Лесиного затылка.

Отчего так встревожился Ясь, который совсем недавно казался таким беззаботно-счастливым?

Сам Василь присоединился к ним позже, но хлопцы успели рассказать, что у Янки будто бы только что была стычка с Савлом. А впрочем, в последнее время они без конца сварятся — весна, что ли, дает себя знать?

Самому Васе весна радости не принесла. Что ему и это синее небо, и теплое солнышко, и терпкий запах молодой листвы, и зяблики, и цветы, когда такой сложной и непонятной оказалась его любовь!

Живая, кокетливая Ульянка манила его к себе дразнящим смехом, лукавыми прищурами, подчеркнуто женственной повадкой. Она не давала ему уйти, выбрать другую, снова и снова вселяя в измученное сердце призрак надежды — и в то же время не хотела ничем себя связывать, одновременно поглядывая и на других кавалеров. Однако стоило Васе мельком поглядеть на другую девушку — и ему тут же грозила немилость. Нет, она не скандалила, ни в чем его не упрекала — она просто переставала его замечать, словно бы и нет его на свете. И это бы еще полбеды — однако именно в такие дни она уделяла другим поклонникам втрое больше внимания, нежели обычно, давая понять несчастному Васе, что свет на нем клином не сошелся.

Опала могла длиться и три дня, и два месяца, смотря по ее желанию и настроению.

Таким образом, она оставляла выбор для себя, а для него — нет. К тому же ненаглядная обращалась с ним, как с мальчишкой, хотя на самом деле была почти на три года его моложе.

И вот сегодня — в который раз! — повторилась все та же история.

Он до сих пор ломает голову, почему же так получилось.

Еще вчера она ему намекала, что не прочь весь день провести рядом с ним. Нынче, расставшись с Ясем, он отправился поджидать Ульянку возле ее калитки, чтобы об руку с ней пройти вдоль по улице. Но когда, наконец, дождался, она лишь отмахнулась от него, как от надоеды-комара:

— Погоди, Василю, не до тебя мне! — и побежала опрометью — догонять подруг, по-прежнему неуловимая, недосягаемая.

Василь убеждал сам себя, что она просто скрывает свои чувства, боясь насмешек, но каких же трудов ему стоило поверить в это! Вон Леська же не побоялась!

Кто-то тронул его за локоть; оборотясь, он узнал юного Хведьку. При одном взгляде на этого бедного хлопчика Василь слегка устыдился: в сравнении с ним он был просто счастливцем.

Хведька был безнадежно бледен, и в яркой россыпи конопушек его лицо казалось засиженным мухами. Он беспощадно закусил губу в судорожной попытке сдержать слезы.

— Отстанем, Васю! — прошептал хлопчик, не глядя на него.

— Ну что ж, давай отстанем, — отозвался Василь. Ему было приятно оказаться в роли покровителя.

Какое-то время они оба брели в хвосте, загребая ногами полуистлевшие листья, пока наконец Хведька на заговорил:

— Ты знаешь, Василю, что я думаю? Вот все кругом повторяют: идол да идол, сила у него на исходе… А мы сами-то, что же, без идола — так ничего и не стоим? Панич, видишь ли, Яроське по бумагам что-то должен — ну а мы тут при чем? В гробу мы видали те панские законы, хай сами и разбираются, а мы люди вольные, Яроське оброка платить не станем и с нашей земли никуда не пойдем!

— Вася открыл было рот, но Хведька опять перебил:

— Знаю, знаю, что ты скажешь: а коли гайдуки в деревню нагрянут! Да ты глянь, сколько нас, а тех гайдуков уж никак не более трех десятков — больше Яроське и кормить незачем! К тому же и приемы мы знаем, а они без своих нагаек ни на что не годны, только страхом и берут!

— Пусть так, — не стал спорить Василь. — Однако нагайки все же у них…

— Ну и что? У них нагайки — у нас литовки, колья, грабли, да и сапоги наши с подковами немалого стоят! Ты вон погляди, в какие Янка вырядился: одна подкова вершка на полтора будет!

При этих последних словах лицо Хведьки исказила судорога.

— Ну что ты, Хведю, так на него злобишься? — укорил его Василь.

— Глаза бы мои на него не глядели! — прошипел Хведька. — Сколько ему годов? Что бы ему стоило по себе и пару искать, а молодых молодым бы оставил…

— Сердцу не прикажешь, — усмехнулся Василь.

— Хорошо тебе говорить! — с горечью бросил Хведька. — А вот кабы у тебя твою Ульку… такой же вот старый хрыч…

Василь оцепенел от внезапно накатившего ужаса. Да, это будет конец, и совсем неважно ему будет, старый хрыч увлечет Ульянку или молодой.

— Ты не знаешь, Васю, — по-детски беспомощно всхлипнул Хведька. — Я… ведь я любил его!.. Я верил ему, больше всех верил! А он… Э, не разумеешь ты… А я-то, дурень, еще на Михала… На брата родного… Да лучше бы уж Михал…

— Кому лучше? — усмехнулся Василь.

— Да ну тебя совсем! — бессильно отмахнулся Хведька. — и вдруг обнаружил, что в нем уже совсем не осталось ни гнева, ни сил. Все, абсолютно все в единый миг стало ему безразлично.

А Василь шел рядом, и было ему горько и даже отчего-то стыдно, хотя он и не видел здесь ничьей вины. Один из двоих неизбежно должен был остаться не у дел, и, видимо, судьба решила правильно. И все же — как тяжко видеть это острое конопатое личико искаженным гримасой боли, а эти глаза — распухшими от невыплаканных слез.

Вдруг кто-то из идущих впереди оглянулся.

— Эй, хлопцы, что же вы отстали? — беспечно-весело крикнул Павел. — А ну, догоняйте!

— Эй, гляньте-ка! — подхватил Симон. — Это что у вас за рожи, а? Чего вы наглотались, что вас ровно стошнило? А ну-ка, братцы! Давайте-ка их пощекочем, чтоб неповадно было перед майским деревом — да с этакой харей!

Несколько хлопцев бросились вдогонку за незадачливыми приятелями, а те, сразу позабыв о своих горестях, с деланным перепугом рванули прочь. Ноги, по счастью, у обоих были длинные, и догнать их было совсем не так просто, особенно неутомимого и резвого Василя, который, несмотря на свою застенчивость и видимую неловкость, бегал быстрее всех молодых длымчан. И надо сказать, что, после Ульянкиной немилости, больше всего на свете этот милый хлопец боялся щекотки.

Скоро почти все хлопцы рассеялись по перелеску, увлеченные погоней за кисломордыми нарушителями. Среди немногих оставшихся на дороге были Саня с деревом и Горюнец, которому опасно было бегать, и он лишь наблюдал за кутерьмой со стороны да посмеивался.