Мария Теплинская - Короткая ночь

— Ишь ты, падла, она уж и Лесей заделалась, и длымское шматье натянула! Вот тебе пан-то покажет Лесю!

Девушка извернулась, насколько было возможно, державший ее ноги гайдук ослабил хватку, и она, не будь дура, лягнула его в живот.

— Ах ты ж, сука подколодная! — выругался тот и несколько раз ударил ее наотмашь по лицу. Голова девушки бессильно мотнулась из стороны в сторону. Из глаз брызнули слезы — от боли или от ярости — у Василя не было времени об этом задуматься: трое гайдуков не стояли на месте.

— Эй, хлопцы! — крикнул меж тем белобрысый. — придержите этого щенка, покуда мы с Зузанкой разделаемся! Хватит, нагулялась!

— С нашего двора девка сбегла, неделю искали! — пояснил другой, обращаясь к Хаве и всем прочим, что выглядывали из-за дверей и занавесок.

— Но как же так? — возмутился старый Соломон, появляясь в дверях соей лавчонки. — Это что ж такое делается-то, а?

— А ну молчать, старый хрен! — рявкнул белобрысый. — Ты, Войтек, прыгай на-конь, я тебе ее подам.

Их кони стояли тут же за углом, на местечковой площади. Оттуда хорошо просматривалась витрина Соломона, ее стекла горели на солнце.

Василь, видя, что Лесю вот-вот увезут, решил, что хватит ему с этими скотами деликатничать. Наплевав на все приемы и правила тайного боя, он попросту треснул одного из своих противников по макушке, да так, что толстый кол в его руках переломился. Гайдук сполз по стене наземь, цепляясь за нее ладонью. Вася выдернул нагайку из его слабеющих пальцев и наотмашь хлестнул другого по морде, вспомнив, как его дружок только что ударил Лесю. Третий сам шарахнулся прочь, а Василь бегом кинулся на площадь.

Двое местных хлопчиков держали под уздцы гайдуцких коней с оскаленными желтыми зубами. Темноволосый гайдук уже садился в седло, белявый стоял внизу, держа Лесю за локти.

И тут случилось нечто такое, чего никто не мог ожидать. Седло под гайдуком вдруг плавно поехало вниз и вместе с хозяином тяжело опрокинулось в дорожную пыль. Подоспевший Вася размахнулся и стеганул нагайкой по крупу двух ближайших к нему коней — в том числе и этого, бесседельного.

Лютые звери взвились на дыбы, дико заржав. Бедный хлопец, державший поводья, едва успел их выпустить, и кони, грохоча подковами, понеслись по Соломоновой улице — мимо побитых гайдуков, мимо толстой Хавы, разинувшей от изумления рот. От разъяренных коней шарахнулись куры, растопыря крылья, попятились гуси, тоскливо завыл на заборе тощий облезлыый кот. А из дверей и окон в единый миг исчезли краешки рукавов и подолов, крахмальные оборки чепцов-каптуров, и даже яломок с пейсами нырнул за тын.

И вдруг разнесся над площадью чей-то зычный голос:

— Держитесь, браты-ы!

И с другого конца площади рванул к ним здоровенный молодой хохол, а за ним ринулся другой, с виду похлипче и поменьше ростом. Словно два ястреба, накинулись они на уцелевших гайдуков. Леся, почуяв, что белобрысый в замешательстве ослабил хватку, отчаянно рванулась из его рук и уже в следующую секунду скрылась за дверями лавки Соломона. Гайдук погнался было за ней, но тут молодой хохол настиг его самого и со всей силы пнул под зад. Гайдук, разумеется, в долгу не остался, да только с рослым детиной бороться — это не девчонке руки ломать! А незнакомец, хоть и не обладал Васиным мастерством, все же силой не уступал своему противнику, и вскоре оба они катались в уличной пыли, щедро награждая друг друга тумаками, в то время как второй хохол вместе с Васей домолачивали последнего — того самого, что вовремя шарахнулся от Васиной нагайки. Этой же нагайкой Василь теперь с наслаждением вытянул гайдука пониже спины. У него самого до сих пор жгло плечо: гайдуцкий удар рассек рубашку, почти до кости раскроил тело.

— На тебе и от меня! — и хохол отвесил несчастному хорошего тумака.

А тем временем из-за всех углов, из дверей и окон вновь стали выглядывать чепцы, пейсы, любопытные глаза.

— Ну, будет с него! — решил наконец Василь. — Вы откуда взялись-то, дядю? Кто ж вы будете?

Нежданный заступник не успел ответить; за него это сделал старый Юстин.

— Откуда ты тут, сват-избавитель?

— Откуда взялись — там уж нема, — отозвался хохол. Поспели, слава Богу! Олеся где?

— У Соломона в лавке, — шепнул Василь. — Хай пока там и сидит, после заберем.

— Нет, а кони-то как понесли! — порадовался дед. — Это я им подпруги подрезал. Эй, ты что там творишь, дурная голова? — ахнул он вдруг, увидев, как здоровенный хохол, навалясь на белобрысого, остервенело молотит его затылком оземь. — Убьешь ведь гада, а нам отвечать потом!

— Ничего, гайдуцкая башка твердая, — виновато пробасил детина, видя, что и в самом деле немного погорячился.

Белявый слабо застонал, завозил головой. Над ним, щеря белые зубы, наклонился Василь. Приподняв за соломенный чуб голову лежавшего, Вася грозно прошипел:

— Так слушай же меня, сучий потрох, и пану своему передай: нынче мы вас пожалели, но коли еще девчат наших тронете — пришибем, як псов бешеных! Ясно?

Гайдук беспомощно задергал головой, соглашаясь. Василь поднялся на ноги и, погрозив по пути нагайкой толстой Хаве, направился в сторону Соломоновой лавки. Хохол двинулся за ним следом, напоследок пнув от души лежавшего гайдука.

Меж тем бедный Соломон, еще не оправясь после потрясения, что-то сбивчиво объяснял старому Галичу.

— Сам не знаю, куда девалась, — расслышал Вася, подойдя ближе. — Она ж насквозь пробежала, на задний двор — только подол метнулся! А теперь на дворе нет и в лавке нет. И куда могла подеваться?

Старый длымчанин, отодвинув завеску в цветочках, выглянул на заднее крыльцо. Дворик был совсем крошечный, весь как на ладони, спрятаться просто негде. Слева и справа — стены, посреди — пусто, только сбоку две низенькие грядочки — чеснок, да бурак, да травка-пелетрунка. Ага, вон у тына какие-то кусты — смородина, что ли? Да только уж больно она чахлая, та смородина, кошка под нею не ухоронится, а не то что человек. Леська, правда, могла перемахнуть через тын и уйти задворками. А впрочем, нет, не могла: гуси, куры, собаки и дети повсюду поднимут гвалт.

И все же в этом тесном дворике б ы л о одно место, где она могла спрятаться. Белобрысый гайдук ни в жисть бы не догадался, но хитроумному деду это ничего не стоило.

Черное крыльцо Соломоновой лавки было немного приподнято над землей; вниз, во двор вели три ступеньки. А вдоль стены дома, на уровне верхней из них, на высоте примерно аршина о земли тянулась узенькая приступочка — всего-то вершка три шириной. И вот на этой приступочке, совершенно скрытая распахнувшейся дверью, стояла Леся. Только худенькой девушке с ее маленькими ножками было возможно там устоять, да и то едва-едва, на цыпочках.