Кристофер Сташеф - Пока чародея не было дома. Чародей-еретик

Д’Огюст схватил и крепко сжал руку Грэза, которая легла на рукоять кинжала. Он с трудом сдерживался, но все же сумел улыбнуться Гибелли.

— Король хочет единого закона для всего Грамерая, справедливости и мира для всех своих подданных — даже для тебя. И в этом нет ничего дурного, хотя это и лишает наших отцов определенной роскоши.

— Какая уж тут роскошь, когда он урезал собираемую лордами дань!

— Верно. На одну пятую долю. Более мы не можем отбирать каждый грош у наших крестьян, чтобы потом швырять деньги на ветер, не можем и держать большое войско — и все же у нас остается вполне достаточно для того, чтобы жить богато, строить замки за крепкими стенами и держать в войске столько воинов, сколько нужно для того, чтобы отгонять разбойников. И я не вижу в этом большого вреда, а, наоборот, вижу много пользы. Куда как лучше и богаче все мы будем жить, когда простой народ живет в безопасности и с надеждой на завтрашний день.

— Ну а насчет назначения священников в твоей собственной вотчине ты что скажешь, а?

— Ничего не скажу, — отмахнулся д’Огюст. — Какое мне дело до того, кто проповедует в моих владениях. И между прочим, приходских священников назначает не король, а аббат.

— Только потому, что он не без труда добился этого от королевы, а та в свое время отобрала это право у наших отцов!

— Королева вела себя дерзко, — признал д’Огюст. — Но король Туан усмирил ее норов.

— О да, теперь она только рассыпает искры, а прежде изрыгала пламя! И что же, ты готов поклоняться таким сюзеренам?

— Я никому не поклоняюсь, — сверкнув глазами, ответил д’Огюст. — Но я готов идти за королем Туаном.

— Он превратил тебя в лакея! — брызжа слюной, выпалил Гибелли.

Д’Огюет приподнялся, гневно взирая на Гибелли, но почему-то замер.

— Ну, что же ты остановился? — стал подзуживать его Гибелли. — Боишься, что король рассердится?

— Не-ет, — промурлыкал Маршалл. — Он ведь волочился за хорошенькой леди Мэб, а та скоро родит. Не король украл его гордость, а женщина отняла у него мужество.

Гневный взор д’Огюста метнулся к Маршаллу, его рука невольно легла на рукоять кинжала, но он ощутил пожатие руки Грэза и совладал с собой.

— Верно, вскоре я стану отцом, — негромко проговорил он. — Но я горжусь этим.

— Тебя обуздали, — издевательски произнес Маршалл. — Обуздали и оседлали.

— Пусть так, — согласился д’Опост с горечью в голосе. — Я взвалил себе на плечи ношу, которую призван нести каждый из нас, а иначе, если не нести ее смиренно, увидишь, как твой дом будет разорен.

— Да тебя и принуждать никому не пришлось!

— Нет, ибо моя дама прекрасна. — Глаза д’Огюста полыхнули. Он улыбнулся. — И я рад своей ноше. Жизнь моя из-за этого счастливее. Однако сердце мое гложет забота — как будет жить мой наследник. Потому я и гляжу вперед на свою дорогу сквозь годы, чтобы рассудить, где мне свернуть, чтобы вся наша страна Грамерай была мирной и богатой. Ибо если будет процветать страна, будет процветать и мой дом.

— Стало быть, в этом ты уповаешь на короля, — презрительно процедил сквозь зубы Маршалл.

— Замыслы короля разумны.

— Лучше скажи: «замыслы королевы»!

— Пусть так. — Д’Огюст раздраженно пожал плечами. — Мне все равно — пусть это будут ее замыслы, которые осуществляет его рука, покуда от этих замыслов становится глаже та тропа, по которой пойдет мое дитя.

— А если от этих замыслов слабеет твоя власть? Если из-за них ущемлена твоя честь?

— Нет утраты чести в том, чтобы следовать за владыкой, которого я почитаю правым! А если я и утрачу немного славы — что с того? Что же до власти, то она меня мало волнует.

— Она волновала твоего отца! — с горящими глазами вскричал Гибелли. — Он сражался ради того, чтобы остановить зарвавшуюся королеву, и хотя проиграл, перенес поражение с честью! А вот честь короля с королевой была запятнана, ибо они спрятались за спинами орды нищих и колдунов с ведьмами! Какой же сын благородного господина снес бы подобное оскорбление!

Грэз был готов ответить на вызов, но Гибелли не дал ему этого сделать.

— А твои прапредки? Благородные Бурбоны, основавшие ваш род? Разве они бы смирились с подобным вмешательством в их дела? Разве они рассуждали бы о «благе народа»?

— Их дни миновали, — поджав губы, отвечал д’Огюст. — Их солнце закатилось. И я должен заботиться о своем собственном дне и о дне моего сына.

— Красивые слова, которыми ты пытаешься оправдать измену собственному роду!

— Нет никакой измены в том, чтобы печься о благополучии моих наследников, — уязвленно отозвался д’Огюст. — Дом любого дворянина куда как надежнее будет жить под защитой мира, обеспеченного королем, чем под защитой собственного войска. Пойми же, что тогда не будет один лорд воевать против другого, не будут опустошаться земли, не будут погибать крестьяне ради жертв ложному божеству гордыни!

— Гордыни? — скривившись, повторил Гибелли. — Я искренне изумлен тем, что тебе вообще ведомо это слово! Но уж вот о чести ты явно никогда не слыхал, ибо ты предал ее!

— Честь лишь в том, чтобы поступать так, как я считаю правым! — резко выговорил д’Огюст. — А изменник здесь ты! Ты изменил монаршьему престолу!

— Что?! Разве я мог бы поднять руку на короля или королеву? О, стыд тебе и позор, презренный, что ты можешь так думать обо мне! Ибо только полный тупица стал бы думать об измене в стенах замка, где придворные ведьмы исполняют повеления хозяйки и подслушивают мысли всех и всякого!

— А ты, я так понимаю, не тупица? — насмешливо улыбаясь, поинтересовался д’Огюст.

— Само собой, нет, ибо никто не изменник до тех пор, пока не поднял руку, не пошел с оружием против своего короля.

— И когда же ты намереваешься это сделать?

Гибелли раскрыл рот, но, спохватившись, уставился на д’Огюста, побагровев как рак.

Д’Огюст встретил его взгляд волчьим оскалом.

— Ты бы сей же час подписал свой смертный приговор, если бы их величества и вправду пользовались услугами ведьм и колдунов, читающих чужие мысли. Но они этого не делают. Они уважают право любого из своих подданных на неприкосновенность их мыслей и не позволят ведьмам и колдунам подслушивать чьи-либо мысли без особой и веской на то причины.

— Если ты веришь в это, — процедил сквозь зубы Гибелли, — то ты дурак, ибо ни один правитель ни за что не отказался бы от использования такого могущественного оружия.

Д’Огюст покраснел.

— Отказался бы, если для него закон превыше собственных капризов!

— Если ты и вправду так думаешь, — брезгливо проговорил Гибелли, — то у тебя душонка сквайра.

Д’Огюст побелел как плат и выхватил кинжал.

Гибелли обнажил стилет, зловеще ухмыльнулся и бросился на д’Огюста.