Ольга Вешнева - Огрызки эпох

Корка льда замедляла скорость. Острые копыта лошадей скользили меньше моих сапог. Защитники и защитницы деревень, вооруженные осиновыми кольями и факелами едва меня не настигли. Спасла меня начавшаяся за полем густая роща.

Много ночей я скитался по лесам, не находя пристанища. Чудом выжил зимой, и к лету вместо долгожданной передышки получил утомительную скачку — тень охотников незримо нависала надо мной. Они и их мохнатые пособники не оставляли меня в покое. Как ни старался я запутать след, стоило хоть раз поохотиться на территории людей, что было неизбежно, враги меня обнаруживали и возобновляли погоню.

Временами в лесу из-за них было находиться опасней, чем в людном городе. И вот я вышел однажды на улицу очередного уездного города Љ…

Зажженные фонари оставляли длинные мерцающие полосы, ярко — желтые, словно лучи утренней зари, на мокрой после теплого спорого дождика мостовой. Засидевшиеся в гостях супружеские пары спешили по домам. Изредка пересекал мой путь сутулый ревизионный чиновник, проверявший яркость фонарей и целостность их стекол. Разглядывая фонари, он сильно запрокидывался назад из-за нажитого от сидения крючком горба, и скоро врезался спиной в стену. Да так хорошо, что вроде бы она и распрямилась.

В ответ на оханье чиновника я извинился, сказав, что не заметил его падения, и потому не успел этому воспрепятствовать. На самом деле я успел бы. Еще как успел. Но я боялся прикоснуться к человеку. Если чиновник рисковал бездумно, не заботясь о своей безопасности, то мне приходилось беспокоиться о людях, находясь рядом с ними, — ограждать себя от риска, а их — от меня.

Я давно не охотился, стараясь не выдавать своего присутствия. Терпеть голод становилось все труднее, но и найти подходящую добычу было нелегко.

«В городе каждая шавка принадлежит кому-то, а бездомные шавки прячутся в подворотнях и ночью по улицам не бегают. Лошадь тоже под шумок не укусишь. За ней следит кучер или наездник».

Стараясь поступать вопреки предположениям охотников о моих вероятных действиях, я пошел на яркий свет, лившийся из окон низкого белого дома с мезонином и просторными балконами, украшавшему собой невзрачную улочку. В доме играла неторопливая музыка, аперитив перед оглушительными плясовыми аккордами. Один за другим к нему подъезжали экипажи, высаживая у парадного крыльца нарядных дам и господ, с порога начинавших нехитрый бальный разговор, далеких от головоломных тем. Я импульсивно потянулся вслед за ними, прекрасно понимая, что по-гусиному выпятившие грудь мажордомы у дверей меня не впустят. Одет я был прилично, но выкатывавшиеся из карет гости предъявляли именные письменные приглашения. Мне было негде такое украсть. Зараженный праздничным настроением, истосковавшийся по танцам и пирам, я шагнул на нижнюю ступень, как вдруг почувствовал недобрый взгляд и обернулся.

Посредине улицы, не сторонясь взволнованных суетой лошадей, стояла женщина в черном платье — крепко сбитая, с короткой шеей, полноватыми руками. Лицо у нее было лунное — округлое, изжелта — бледное, глазастое, с мелкими складками возле щек и тремя тонкими морщинками в центре лба. В ее серовато — черных волосах, туго зачесанных в завернутую пучком косу, мелкими кучерявыми волнами пробивалась белоснежная седина. Широкие, почти мужские брови, расположенные высоко над карими глазами, не были насуплены. Но взгляд от того не становился менее злым, острым.

Я не знал ее, и не понимал причины, по которой она на меня сердится. Должно быть, вы опознались, мадам, хотел я сказать, но стоило мне на миг укрыть глаза от света, хлынувшего из распахнутых дверей, сердитая дама исчезла.

Чтобы не мешать приглашенным на бал, я отступил от крыльца. Подавляя поднявшийся в сердце чувственный мятеж, свернул за угол дома, укрылся в темноте. Среди топота копыт раза два тонко цокнули когти по мостовой. Со спины на меня навалилось что-то мягкое, но тяжелое. Я стряхнул его, отбросил за угол. Оно вышло ко мне на четвереньках, глухо рыча, и я узнал, почему зло смотрела на меня лунная дама.

— Попался, — проскрипела несмазанной телегой черно — бурая волчица. — Давненько я гонялась за тобой, и вот ты сам пожаловал на дружескую встречу.

— Не рад я лицезреть вас снова, Дарья Прокофьевна, — я прислонил правую ладонь к стене, чтобы иметь опору на случай ее нового броска. — Не буду лгать. Мне вовсе неприятно с вами видеться. Вы аппетит мой портите. А он мне дорог, как известно вам.

— Все шутки травишь. Что ж, умри шутом, — вскинула хвост волчица.

Она опасалась нападать «в лоб», понимала, что ее встретят стальные объятия и ядовитые клыки. Шанс на успешную атаку ей могло подарить мое мимолетное отвлечение. Вздыбив холку, Дарья Прокофьевна слегка покачивалась на широко расставленных лапах из стороны в сторону в надежде рассеять мой немерцающий взгляд.

Но дольше полуминуты она не выдержала, и прыгнула с уловкой — вроде на меня, а на деле — на стену правого из двух домов, между которыми я был зажат, а уж после — ко мне. Путь назад для меня был свободен, но я не мог развернуться — это значило погибнуть на месте. Уклоняясь от волчицы, я отступил назад, не глядя под ноги, перехватил ее под брюхо, развернул, ударил об стену. Голову она уберегла, но ребра хрустнули. Я улыбнулся, празднуя победу. Но радоваться не следовало. То был пустой звук, возможно Дарья так зубами щелкнула, чтоб обмануть противника. Вскочила она быстро, если не сказать мгновенно… Взлетела мне на грудь, ударив сильно лапами, и я упал на мокрые шлифованные каменные плитки, торчащие из грунта невпопад с большими промежутками.

Разинутая пасть волчицы мелькнула предо мной…

— Дарья! Не сметь! — сорвался на визг мелодичный женский голос.

Волчица лязгнула зубами. Слюна из ее пасти капнула на мою щеку.

— Не трогайте его! Оставьте его мне, — последовал строгий приказ.

— Простите, он мятежник и убийца. Я должна его прикончить, — неловко возразила Дарья Прокофьевна.

— А кто из нас безгрешен? Знаете таких?

Туфельки приближающейся незнакомки едва касались мостовой. Мягко шуршало платье.

Я не осмеливался шевельнуться. На моей груди все еще стояла волчица.

— Сама распоряжусь им, — вспышкой фейерверка взлетели в темноту длинные тонкие пальцы в белой лайковой перчатке. — Вы ступайте в дом и приготовьтесь к встрече государя. Снимите шубу и наденьте платье элегантного покроя. Да поспешите. Не люблю вас ждать.

Дарья Прокофьевна освободила меня, но не ушла.

— Вставайте, Тихон. Вы теперь мой пленник. Берите руку, пока ее вам подают! — властно повысила голос красавица в шелковом золотистом платье, изящно склонившаяся надо мной.