Ольга Вешнева - Огрызки эпох

Я принял ее руку, при напряжении разительно отличавшуюся от тонких слабых рук благородных дам, и встал на ноги одним рывком.

Это был один из тех редчайших моментов, когда двое вампиров могут смотреть друг другу в глаза без воинственной настороженности. Я смущенно улыбался, скрывая удлинившиеся от голода клыки. Женщина тоже улыбалась, не размыкая губ, хотя была сыта.

Контур ее лица напоминал незавершенный овал, к подбородку он плавно сужался, делая лицо не длинным, но и не округлым. Ее глаза успокаивающего, теплого как южное море, цвета индиго в меру поблескивали; они не могли привлечь нежелательное людское внимание, и в то же время их свет не терялся в отблесках фонарей. Нарумяненные щеки алели на белом лице, как яблоки на снегу. Завитые каштановые волосы в высокой прическе были скреплены жемчужными шпильками. Пара туго закрученных локонов плясала на ветру около ушей, скрывая отсутствие серег. Тонкие брови были подведены темнее их естественного цвета. Светлая помада подчеркивала приятную бледность похожих на китайские лодочки губ.

Дышала она ровно, невозмутимо. Широкие подвески сапфирового ожерелья слегка приподнимались в широком декольте ее платья, обнажая соблазнительную ложбинку полной груди. Тонкий пояс с бантом подчеркивал стройность талии. Атлас высоких перчаток мерцал на развитых мускулах ее напряженных рук, надежно удерживавших мои расслабленные руки.

Я не боялся быть пленником этой удивительной женщины, даже хотел стать ее преданным рабом. Но скромно опустить глаза в знак повиновения не решался. Для этого пришлось бы отвести взгляд, на миг потерять ее из вида… Непозволительное преступление. На нее можно было смотреть бесконечно. Ее глубокий таинственный взгляд заключал в себе пылкость любовницы, заботу матери и сопереживание подруги. Если представить вампиров в образе древних греков, она воплощала в себе черты всех богинь, которым они поклонялись.

— Мне надо узнать вас. Неловко говорить с незнакомкой. Хоть и безмерно признателен вам за спасение, — растерянно произнес я, ощупав языком непослушные клыки.

— Марфа Макаровна Челкашина. Не верю, что вам обо мне неизвестно, — вампирша держалась с высокомерием титулованной особы.

— Поверьте…

— Про атаманшу Кривого Яра вы также не слыхивали? — Марфа раздраженно дернула головой влево, отпустив меня.

— И места такого не знаю.

— А вы темнота, князь!

— Вы правы… Не то у меня просвещенье.

Я глубоко вздохнул, потупив все-таки взгляд.

— Почто вы еще в шубе? Скорее приоденьтесь, как подобает, не то совсем вы спаритесь в теплом меху, Дарья Прокофьевна? Лето в разгаре. Ступайте домой. Нам с князем, по думе моей, надо побыть тет-а-тет.

— Слушаюсь, Марфа Макаровна, — поклонилась волчица, и убежала к черному ходу.

— Мне случалось называться и столбовой боярыней, и царскою избранницей, и разбойницей таежной, — кратко поведала о себе Марфа, пригласив в особняк с парадного крыльца. — А ныне возглавляю я Седьмой Отдел тайной канцелярии Его Величества.

Мое дыхание сорвалось. Вместо вдоха получился тяжкий выдох.

— Опережу мысли вслух Тихона Игнатьевича, — остановившись и задержав меня на средней ступени, необыкновенная вампирша поднесла палец к губам. — Бунтовщики и заговорщики не в нашем веденьи. Не говорите, будто мы подслушивали через стены ваши сборища всем недовольных шептунов. То не по адресу претензия.

— А возмущение насчет погони направлять в ваш адрес?

— На мелочи такие не размениваюсь. Не я приказ давала вас ловить, но, впрочем, я его и не отозвала. Могла ли я безропотно принять, что вы убили моего питомца?

— Выходит, это вы обратили Володю Мелихеева?

— Я никого не обращала, кроме одного мерзавца, да и о том жалею до сих пор, — гневно прошептала Марфа. — Он на дороге умирал в лесу, израненный. На нем живого места не нашла. Подумала, разбойники напали. Из жалости вернула его к жизни упырем. Лишь недавно я узнала из архивных бумаг Отдела, моего обращенца дубасили два брата придворного чиновника, что по его лживой клевете взошел на плаху. Он был наушником, лгуном, и стал не лучше. Больше не пытайте меня, Тихон.

— Так я молчу, — я немного боялся заходить в особняк, сдаваться во вражеский плен без надежды на освобождение.

Но в то же время я уже отдал себя в распоряжение великолепной женщины, которая удерживала меня за руку посреди крыльца и не смущалась под осуждающими взглядами приглашенных, обтекавших нас с обеих сторон. Не только в ее красоте нужно искать причину моей безоговорочной капитуляции, вампиры уступают тому, кто их сильнее. Мои глаза любовались созданием тонкой, нежной красоты, а сердце чуяло рядом великую воительницу. Перечить ей было опасней, чем сунуть голову в крокодилью пасть.

В ногу с ней мы переступили порог умеренно освещенного вестибюля.

— Князь — важный гость мой на балу, — сказала вампирша толстому мажордому, грозно покосившемуся на меня.

В переполненный людьми танцевальный зал мы не зашли. Марфа потянула меня на второй этаж по узкой витой лестнице, в тускло освещенную единственной свечой комнату с бордовыми бархатными шторами и темно-розовыми шелковыми обоями. Обставлена была комната старинной мебелью из красного дерева в вычурном стиле барокко, с мощной позолоченной лепниной. Гарнитур включал в себя круглый стол, два удобных кресла, одно из которых было приставлено к столу, а другое стояло в углу у двери, и дамский комод с большим зеркалом.

— Располагайтесь, но не чувствуйте себя как дома. Словом, не наглейте, Тихон. Помните, что вы здесь не хозяин, — расправив платье, Марфа глубоко уселась в кресло около стола.

— Что вы, я не думал набираться наглости. Спорим, вы не видели еще таких стеснительных гостей, как я, — я занял кресло у двери, подвинув его так, чтобы удобно было смотреть в лицо хозяйке дома.

— Спорить со мной — дурацкое дело. Я видала всякое, — Марфа отмела мою попытку флирта.

В комнату вошла Дарья Прокофьевна, одевшаяся быстрее, чем солдат на учениях. Только волосы заплести в косу она не успела. Волнистые черно-пегие пряди сливались в темный головной убор, издали похожий на монашеский клобук.

Дарья Прокофьевна поставила на стол хрустальный графин с телячьей кровью, бокал для шампанского и розетку меда с чайной ложкой, а затем удалилась, напоследок посмотрев на меня еще злее, чем прежде.

В ответ на мой голодный стон Марфа положила на столешницу руку, отделяя меня от пищи, и пристально взглянула исподлобья — предупредила, чтобы я не покушался на ее добычу.

Я чуть не захлебнулся слюной. Сказать, что было обидно, значит ничего не сказать.

— А вы счастливчик, Тихон, как я погляжу, — Марфа наполнила кровью бокал и неспешно, без аппетита, осушила его, не спуская с меня глаз. — Мало судьба вас поколотила.