Лилия Касмасова - Инферняня (СИ)

— Уже проверила, — коротко сказала она и плавным жестом откинула на спину волнистую рыжую прядь.

— Какие у тебя волосы шелковые, — говорит Томас, улыбнувшись краем рта. — Особый шампунь?

А он, оказывается, бабник! То с Вивиан целуется, то волосы ему, видите ли, шелковые!

— Да не помню я какой…

Не успевает Джина договорить, я выпаливаю:

— А зачем ты с Вивиан целовался?

Томас аж дар речи потерял:

— Я же… тебя прикрывал…

Джина, смеясь, оглянулась:

— Что, правда целовался? С самой Вивиан Джемисон! Ух!

Лицо Джины показалось мне очень знакомым. Но откуда?

— Да ну вас, — отмахивается Томас.

— А названия ее фильмов вы пробовали? — спрашиваю я у Джины.

— Нет, — она моментально становится серьезной. — Посмотрим в ее биографии, — она открывает какой‑то файл.

Хотела я сказать, что я бы и по памяти все их перечислила. Но хвастаться, меня в детстве учили, нехорошо. А по — моему, люди и не подумают догадаться, какой ты замечательный, пока ты сам им не сообщишь!

Джина копирует названия одно за другим, вставляет их в строку пароля, жмет ввод. Она дошла до половины внушительного, не менее трех десятков пунктов, списка. Но результата все нет.

„Моя жена — королева“ — вводит она следующее название.

— Неправильно! — говорю я. — Фильм называется „Моя жена — не королева“.

— Тебе не кажется, что так название меняется на совершенно противоположное? — с усмешкой говорит Томас.

— У них опечатка! — настаиваю я. Уж мне‑то не знать! Я смотрела пять раз. Нет, даже раз двадцать, если считать те вечера, когда я ставила фильм фоном, а сама готовила ужин или укладывала спать какого‑нибудь младенца.

Джина пробует верное название. Ура! Почта открылась!

— Так, что тут у нас? — как ни в чем не бывало произносит Томас и всматривается в ряды названий писем.

Нет, вы видали? А восхищение?? А спасибо за подсказку? А „Алисия, что бы мы без тебя делали“?

— И что бы вы без меня делали, — невинным тоном произношу я.

— Да, — кивает Томас, не отрываясь от экрана. И обращается к Джине: — Можно как‑то спасти их от уничтожения?

— Без проблем. Поменяю пароль и все дела, — откликается Джина и быстро — быстро бьет по клавишам. — Пока она разберется, почему не открывается ящик, мы их успеем сохранить.

— Смотри‑ка! — говорит Томас удивленно. — Письмо называется „Милый божок“! Может, мы все же попали в яблочко?

Не мы, а я! Это я залезла в ноутбук, я нашла название ящика и я подсказала пароль! Да он мне должен половину своей зарплаты за этот месяц отдать! Впрочем, ладно. Он и так поди не шикует. Отдал все деньги за костюм и не может даже квартиру снять.

— Сколько у тебя зарплата? — говорю.

Джина произносит только:

— Хе — хе.

Томас отвечает:

— Десять тысяч в неделю.

Ого. Это же… это же… полмиллиона в год! Может, все же намекнуть, что уже целый день я работаю за него?

— Ну, готово, — Джина очень довольна собой. — Распечатать или с экрана почитаете?

— С экрана, — сказал Томас.

Джина встает, потягивается:

— Садитесь, я пойду перекушу. Еще не обедала.

Томас сел на ее место, я подтянула ближе соседний стул и тоже села.

— Посмотрим в последних, — пробормотал Томас.

Штук шесть отправленных писем были за вчерашнее число. (Те, одинаковое ругательное название которых я видела в ноутбуке у Вивиан.) Ниже были письма за август — то есть следовал перерыв в переписке почти два месяца. Томас открыл самое свежее письмо — оно содержало, похоже, всю переписку за вчера — в виде цитат лесенкой. Поэтому, чтобы понять, кто что на что говорил, читать надо было снизу вверх. Было там следующее:

„Немедленно верни его, сволочь!“ (Писала Вивиан.)

И на это следовал ответ с мейла „Вашингтон 52“:

„Я лучше знаю, что ему нужно“.

Потом подряд шло три письма Вивиан, с интервалом в несколько часов — без ответа. В них требования переходили в угрозы всяческих расправ. Но не было ни имен, ни каких‑то других указаний, кого она требует вернуть.

Затем адресат отвечал:

„Зато теперь ты совершенно свободно можешь устраивать свою личную жизнь“.

Две последних записки были от Вивиан, в них она объявляла, что она знает, к кому обратиться за помощью.

— Все понятно, — сказала я. — Сначала Вивиан просила вернуть Петера! — сказала я. — Вчера! Значит, Гермес привез его ко мне сразу после того, как украл!.. А потом заявила, что ей поможет кто‑то… и этот кто‑то Швайгер, который и помог — украл Петера сегодня!

Томас внимательно выслушал мою расшифровку и стал разбивать ее в пух и прах (По крайней мере, говорил он с таким видом, как будто разбивал):

— Во — первых, с чего ты взяла, что Вашингтон — это Гермес? Такой адрес заводят самые обычные люди.

— Он шифруется, ведь понятно! — сказала я. — А Джина может вскрыть его ящик?

— Почту олимпийцев вскрыть невозможно, — ответил он кратко.

— Ты же сказал, что это не он!

— Тогда тем более. К чему рыться в письмах непричастного к делу человека?

Ему бы в воспитательницы детского сада идти, а не в сыщики!

А „воспитательница“ продолжила гнуть свою линию:

— Во — вторых, с чего ты взяла, что речь идет о Петере? Может, они не могут поделить любимую собаку!

Ну что тут скажешь? Может, конечно.

— Не видела я фотографий Вивиан с собаками, — только и оставалось пробурчать мне.

Томас не обратил не мое бурчание никакого внимания. Он отыскал письмо с темой „Милый божок“ и открыл его. Письмо было не очень длинным, но очень сердитым, Вивиан говорила о том, что если он еще раз позволит себе выкинуть такое, она его по стенке размажет, да еще и голову оторвет. И пусть попробует выжить после всего этого! (Похоже, название письма содержало сарказм).

— Вот! — сказала я. — Она намекает на его бессмертие, значит, это Гермес!

— Да? — сказал Томас. — И может, она намекает на то, что она не женщина, а робот — убийца? Вон она что с ним собирается сделать!..

Я угрюмо хмыкнула.

— Лучше бы она, вместо того, чтобы выразительно ругаться, — сказал Томас, — назвала б его хоть раз — Джоном там, или Дени.

— И он бы стал ее слушаться? — с сомнением сказала я.

— Нет. Ты бы успокоилась, — веско сказал Томас.

— С чего ей называть его Джон, — настырно сказала я, — когда он — Гермес?

— Вряд ли мы в этих письмах вообще что‑то найдем, — произнес Томас.

— А вдруг?

— Хочешь, читай их сама. Мне надоело видеть эту бредовую ругань, — он встал. — Ты не проголодалась? Сходим в кафе? Оно тут, на крыше.

Так вот почему они не бегают туда — сюда по коридору первого этажа. Они бегают по коридору последнего.

— Нет, — сказала я. — Я лучше посижу.

Я пролистала список писем до начала, и открыла первое письмо. Оно было написано почти полтора года назад — в июне. Так вот почему Джемисон назвала ящик „золушка тридцать шесть“! Тогда ей как раз было тридцать шесть лет!