Лилия Касмасова - Инферняня (СИ)

И тут его снова сшиб с ног охранник. А меня второй поволок к выходу.

— Вивиан! — закричала я. — Вы имеете право, вы мать, но ведь я же беспокоюсь!

Нас с Томасом впихнули на заднее сиденье Форда, один из громил (а подоспели еще двое) сел за руль, выкатил за ограду, проехал еще с квартал, остановился у обочины, вышел, сказал:

— Удачи.

И ушел.

Томас молча пересел на водительское кресло. Я тоже уселась вперед.

— Как глупо все вышло, — с досадой сказал он, трогая машину с места.

Я вздохнула. Что тут скажешь. И правда. Мы даже не увидели Петера.

— Зато мы узнали, что Петер у нее, — сказала я.

— Мы узнали, что она жена Гермеса и любовница Швайгера… — хмуро сказал Томас.

Не могла я кричать: „А я ведь догадалась! Я — гений!“, он был слишком подавлен. Вместо этого я сказала:

— И что Швайгер привез кого‑то из Нью — Йорка! Кстати, почему ты сказал, что вертолет ни при чем, когда похититель был как раз на вертолете!

— Потому что вертолет тебе не самолет. На нем невозможно смотаться в Нью — Йорк и обратно. И где ты такое слышала?

— Но как же…

— Швайгер в Нью — Йорке, скорее всего, арендовал вертолет, так как умеет водить. Прилетел сюда самолетом. И в аэропорту, вероятно, его ждал еще один вертолет, — и пробормотал: — Может, он не любит ездить на машине?

— Ну, все эти подробности не важны, — заявила я. — Он водит вертолет, и похититель был на вертолете. И Швайгер прилетел из Нью — Йорка не один!

— Не могу же я пойти и доложить, что по всей вероятности, Петер у матери. У меня даже нет доказательств, что она вообще его мать!

Мы вернулись в Корпорацию, Джина ушла по каким‑то делам и Томас сам засел у компьютера и стал просматривать разные документы. Потом отодвинул от себя клавиатуру:

— Ничего здесь нет… — он повернулся ко мне: — Ты говорила вроде, что в этом году у Вивиан не вышло ни одного фильма?

Интересно, он запомнил, потому что у него профессионально хорошая память? Или он внемлет каждому моему слову? То есть, уделяет мне повышенное внимание… Я скосила на него глаза. Он сидел и смотрел на меня так внимательно… Ой, он же ждет, что я отвечу.

— Да, — ответила я. — А в прошлом году ее ни в журналах, ни в рекламе…

— К черту базы данных, нам нужен он! — вдруг произносит Томас. — Человек, который знает все про всех и пройдет куда угодно, — Томас поднялся.

— Человек — невидимка?? — вскричала я.

— Сиплый Бизон!

— Кто‑кто? — переспросила я ошарашенно.

— Никогда не слышала? Самый известный радиоведущий. У него в знакомых все актерские агенты ходят, а так же продюсеры и даже сценаристы.

— Что же ты раньше про него не вспомнил?! — я тоже вскочила.

Томас только пожал плечами.

Хотела я сказать: „Из‑за тебя мы только время теряли!“ Но вдруг он расхочет, чтобы я и дальше участвовала в расследовании? А ведь без меня он и на шаг не продвинется!

И я только глубоко вздохнула. А Томас уже выбирал номер в своей сотке.

— Алло. Сиплый Бизон! Привет… Нормально… А ты как?.. Хых… Есть одно дело… Подъеду через минут десять?

Он сложил телефон, сказал мне:

— Посиди тут. Или в кафе на крыше. Я не больше чем на полчасика.

— Я с тобой, — говорю я. Понимаете, я ни разу не видела Сиплых Бизонов.

— Нет, — говорит Томас.

— Почему это? — я уперла руки в боки и приготовилась стоять насмерть.

— Потому что он, — Томас слегка понизил голос, — женоненавистник.

— Да?

— Неудачный развод… Так что остаешься тут, — он был категоричен. — При тебе он ничего не скажет.

Томас вышел в коридор, я — за ним.

— Ерунда, — говорю. — Мы возьмем с собой этого… ну как там телепуна… Телепасю…

— Телепата? — Томас остановился. — Ты ошиблась. Джина же сказала…

— А это кто по — твоему? — я указала пальцем на давешнего паренька.

Он все так же сосредоточенно печатал на компьютере.

— Ты только посмотри, какие у него глаза! Бр — р! — прошептала я Томасу и, шагнув к парню, громко уже сказала: — Извините?

Он поднял голову — глаза сияли, как желто — зеленые фонари. Томас разулыбался чего‑то. А я сказала парню:

— Извините, вы ведь телепат?

— Нет, — ответил он удивленно.

Но я не отступила — меня скрытничанием не проведешь! — и спросила:

— Тогда как вы узнали, что я тогда искала Джину?

— Вы же сами спросили…

— Что я спросила?

— Где Роджер…

— Извини нас, — сказал Томас и за локоток отвел меня в сторону. — Роджер это и есть Джина.

— Что — о? — я вытаращила глаза.

— Ну как доктор Джекил и мистер Хайд…

— Кто — о?

— В общем, меняется каждый час. То он. То она.

— Но как же он… живет?

Кажется, я вопросила это слишком громко, потому что на нас стали оглядываться, и Томас потащил меня к лифту. А я продолжала спрашивать:

— А у него есть муж или жена? А родители его знают?

— Они до сих пор думают, что у них близнецы — сын и дочь, — раздался за моей спиной голос Джины.

Как неловко получилось!

— А свою вторую половину я до сих пор не встретил, увы, — она состроила печальную мину, а потом весело сказала: — Так что приходится встречаться со своим парнем только в девичьи часы.

— Он не знает?? — не удержалась я.

— Я не люблю сложностей, — беззаботно ответила Джина. — Поэтому — конечно нет.

Я ее понимаю. Я тоже не люблю сложностей.

— Продвигается расследование? — спросила она.

— Потихоньку, — ответил Томас.

— Обращайтесь, — она махнула нам и пошла к столам.

— А ты куда? — спросил Томас, когда я тоже влезла в лифт.

— К Бизону. Скажем ему, что я тоже из Джекилов — Хайдов, а значит, не совсем женщина.

— Ты не поедешь.

— Это дискриминация по половому признаку!

— Хорошо. Ты туда не поедешь, потому что ты няня.

— Это дискриминация по профессиональному признаку!

— Да, — сказал Томас и вышел из лифта, потому что мы уже приехали на первый этаж.

Когда мы ехали по городу, я увидела на автобусе плакат, на котором Швайгер рекламировал какой‑то банк. И на шее счастливо улыбающегося режиссера красовался тот самый шарф в кофейно — синюю полоску! Я так сильно толкнула Томаса под локоть, что он едва не въехал в режиссерское лицо. Зато увидел. Произнес только:

— Надо же! — и нахмурил брови.

Этот самый шарф, а также разлохматившийся сверток в деньгами мы оставили в сейфе в Корпорации.

Бизона я представляла почему‑то пожилым пузатым дяденькой, а он оказался двухметровым молодцем с небритой мордой. Женоненавистничество его проявлялось в том, что он буквально прожигал взглядом мои коленки, будто хотел выжечь на них свои инициалы, например.

Он гоготал поминутно и одну за другой жевал сигареты. А голос его был таким сиплым, будто у него в горле застряла одна из них.

Представился он мне:

— Джон — Бизон, — и тут же убежал обратно за стекло, где шел радиоэфир, прохрипел в микрофон: — Оставляю вас на Мерфи, мои козлятки, — и снова вернулся к нам.