Моррис Уильям - Лес за пределами мира

— Я рада твоему возвращению, хотя прошло совсем не много времени. (Сказать по правде, прошло не более получаса.) Тем не менее, я успела подумать обо всем, и теперь попробую тебе все объяснить.

Он сказал:

— Милая незнакомка, нас разделяет всего лишь неширокий ручей. Могу ли я переступить через него и подойти к тебе, чтобы мы могли присесть на зеленую траву бок о бок?

— Нет, — отвечала она, — не теперь; подожди, пока я не закончу свой рассказ. Мне нужно поведать тебе о том, к чему привели меня мои размышления.

Лицо ее слегка порозовело, пальчиками она разгладила складку на платье. Затем произнесла:

— Вот первое, о чем я хочу тебе сказать; хотя и ты и видел меня всего лишь час, ты готов отдать мне свое сердце, ты хочешь, чтобы я стала твоей спутницей и твоей избранницей. И если это не так, то мои речи, впрочем, как и мои надежды, лучше оставить сразу.

— О да! — воскликнул Уолтер. — Это поистине так: не знаю, как ты догадалась об этом; ведь теперь мне остается только признаться тебе, что я в самом деле полюбил тебя, что я хотел бы, чтобы ты стала моей избранницей и моей спутницей.

— Тише, — сказала она, — тише! даже деревья имеют уши, а ты говоришь слишком громко: потерпи, и я скажу тебе, откуда мне это известно. Повторишь ли ты эти слова после того, как впервые обнимешь меня, не знаем ни я, ни ты. Но, надеюсь, что повторишь; признаюсь тебе, что и я, хотя и увидела тебя впервые всего лишь час назад, лишь час назад мы взглянули в глаза друг другу, я полюбила тебя, ты стал моим избранником, я хотела бы видеть тебя своим спутником. Я хочу, чтобы ты любил меня, чужестранец. Это так светло, так радостно, это переполняет мое сердце счастьем. Но я должна поведать тебе о своих страхах и том зле, которое будет преследовать нас.

Уолтер протянул к ней руки и воскликнул:

— Да, да! Какое бы зло ни грозило нам, мы знаем, что я люблю тебя, а ты любишь меня, что ты не уйдешь отсюда, что я могу взять твои руки в свои, и поцеловать их; если уж мне не дозволено целовать твое лицо и твои губы, я могу поцеловать твои драгоценные руки: разрешишь ли ты мне сделать это?

Она посмотрела ему в глаза и тихо ответила:

— Нет, этого сейчас делать не следует; не следует давать повод злу, окружающему нас, обрушиться на нас. Но внемли мне, любимый, я снова предостерегаю тебя: твой голос звучит слишком громко в этом месте, пронизанном злом. Я сказала тебе об одной вещи, которую тебе следует знать: мы действительно любим друг друга; но я должна сказать тебе еще одну вещь, которая известна мне, но неизвестна тебе. Будет лучше, если ты дашь мне слово не касаться моих рук, ни когда мы пойдем прочь от этого камня, ни когда будем сидеть на мягкой траве на открытом месте; ибо везде здесь незримо присутствуют соглядатаи.

Когда она произносила эти слова, лицо ее было бледно, и Уолтер сказал:

— Если это необходимо, я даю тебе свое слово, потому что люблю тебя.

Она присела и надела сапожки, и сделала несколько легких шажков; потом они пошли бок о бок, и прошли около половины фарлонга, и присели на траву в тени ветвей рябины, и на большом пространстве вокруг них не было ни кустика, ни малейшей заросли.

Девушка начала свой рассказ, и вот что узнал Уолтер.

— Я говорю тебе то, что должна сказать, что ты пришел в землю, таящую опасности для любого доброго человека; и поэтому, клянусь тебе, я бы предпочла, чтобы ты покинул ее пределы, даже если мне суждено умереть от тоски по тебе. Что касается меня, опасности, грозящей мне, то она не столь велика по сравнению с грозящей тебе; я имею в виду смерть. Взгляни, на моей ноге железный обруч, символ рабства, а тебе должно быть известно, чем рабы, обладающие мудростью, должны расплачиваться за такое преступление. Кто я и как попала сюда я не смогу рассказать тебе, за недостатком времени; но кое-что постараюсь поведать. Моя хозяйка злая женщина, настолько, что я даже не могу сказать, женщина ли она вообще; но для некоторых существ она божество, божество во плоти; и никакое иное божество не сравнится с ней в холодности и жестокости. Меня она ненавидит; но даже если бы она ненавидела меня чуть больше или чуть меньше, для меня это не имело бы ровно никакого значения, если бы не ее издевательства надо мной. Но эти ее издевательства исходят не из любви к подобным вещам, но из ее боли и утрат, а потому, как я уже говорила тебе, моя жизнь вне опасности, пока я нахожусь рядом с ней; если же внезапный приступ бешенства одержит верх, и она убьет меня, то будет горько жалеть об этом. Потому что, если это случится, это будет последним злом по отношению ко мне, проистекающим от ее уязвленного самолюбия, последним, в полном смысле слова. Много раз пыталась она заманить в свои сети некоторого доброго юношу; и ее последней добычей (да минует тебя чаша сия), был молодой человек, которого я назвала, если ты помнишь, как только увидела тебя, королевским сыном. Сейчас он у нас, и я боюсь его; он устал от нее в последнее время, хотя то, что говорят о ней, истинная правда, а именно, что она прекраснейшее создание в мире. Он устал от нее, по моему мнению, и обратил свой взор на меня, и если бы я не обращала на него внимания, он бы что-нибудь сказал хозяйке, и гневу ее не было бы предела. Должна сказать, что он был когда-то хорошим человеком, но теперь попал в ее сети, и у него исчезло чувство сострадания; сейчас он способен на подлость, — заигрывать со мной, а после, получив прощение хозяйки, улыбаться и пребывать в хорошем настроении, в то время как меня ждет жестокая кара. Видишь теперь, как нелегко мне жить с этими двумя жестокими глупцами? Есть еще многое другое, о чем я не могу тебе рассказать.

Она закрыла лицо руками и расплакалась, затем прошептала:

— Сможет ли кто-нибудь избавить меня от жизни, худшей смерти?

Тогда Уолтер воскликнул:

— Кто еще, кроме меня? Я! Я твой избавитель!

Она была рядом, и он хотел обнять ее, но вспомнил о данном им слове, и в ужасе отшатнулся от нее, потому что не хотел, чтобы она пострадала из-за него; слезы показались у него на глазах.

Но внезапно девушка перестала плакать, и сказала изменившимся голосом:

— Любимый, ты говоришь мне о моем избавлении, но скорее случится так, что мне суждено избавить тебя. А теперь я прошу у тебя прощения за то, что мое горе стало твоим горем, тем более горшим, что ты не можешь утешить его ни поцелуями, ни объятиями; но так уж случилось, что в этой стране тоска — мой удел, и мне не доступны радости мира.

Хлынувшие слезы заставили ее прерваться на полуслове, но она сдержалась и произнесла:

— Мой любимый, мой дорогой, выслушай и прими во внимание все, что я скажу тебе; поверь мне, и сделай так, как я говорю. Во-первых, что касается карлика, которого ты первым встретил на этой земле, который накормил тебя, — это госпожа послала его тебе навстречу; теперь она хочет завлечь тебя в свои сети и овладеть тобой. Не можешь ли ты припомнить ничего странного, что происходило с тобой в последнее время?