Пэт Ходжилл - Связанные кровью

Она попыталась представить, как этот ритуал должен был выглядеть в нормальном исполнении: Любимчик, как Лорд Охоты, выслеживает свою добычу, они оба имитируют битву, носясь взад вперёд по квадрату. Это могло быть разыграно понарошку, на потеху толпе, со сжавшейся в комок зверюгой или охотником, а могло быть смертоносно серьёзно. В сезон плохой охоты, к которым определённо можно было отнести и нынешний, зверь погибает как жертва ради блага всего племени. Сынок Младший, похоже, разыгрывал оба варианта. Пока она разыскивала его, крутя своей массивной башкой, почти немой, глухой и слепой, он очевидно вовсю гарцевал вокруг неё, гримасничая и развлекая зрителей.

Чёрт возьми, она совсем не хотела его убивать; однако, ещё меньше она хотела, чтобы он убил её.

Горбел прокричал что-то, что Джейм не разобрала. Сынок Младший заставил её споткнуться, сунув древко копья между её ног.

Ладно , подумала она поднимаясь, колени саднило от грубых плит пола. Давай-ка поиграем.

Её шестое чувство более-менее описывало пространство вокруг неё и то, что там двигалось. Концентрация отключила зрение и звуки. Он был… за ней, собираясь заколоть её в спину. Она крутанулась, пропустила копьё под рукой, прижав древко к боку, и сломала ему нос ударом раскрытой ладони снизу вверх. Маска не смогла полностью заглушить запах крови. Толпа насмешливо засвистела. Он захромал вокруг неё, пытаясь прийти в себя. Она чувствовала его растущую ярость.

— Кончай с этим! — крикнул ему Чингетай.

Это она услышала вполне ясно и чётко, и сама, и через Жура. Барс, должно быть, вновь набрался храбрости, или же это просто проснулось ненасытное любопытство, присущее всему его роду.

Добавление его ощущений к её почти оглушило Джейм. Звуки и запахи вернулись ревущей лавиной. Кровь и рыбий жир, и пропитанные серой факелы, шипящие под дождём. Крики зрителей, невнятные проклятия Сынка Младшего, звук его быстрого приближения.

Почти бессознательно она развернулась и хлестнула ногой в приёме огонь-скачет. Он попал в цель. Сила удара и вес маски вывели её из равновесия. Уже во второй раз она очутилась на земле — запинается, как шут гороховый, раздраженно подумала она; но толчок опять сдвинул маску и она скинула её прочь, неважно, кто бы ни увидел её обнажённое лицо.

Сынок Младший упал на один из факелов и опрокинул его. На него градом посыпались горящие куски ткани, попадая на его пропитанные жиром жилет и штаны. Внезапно и то, и другое вспыхнуло, как и его волосы. Он с визгом вскочил и начал сбивать пламя, но оно, похоже, разгоралось только ещё сильнее. Под его тёплой лаской, его кожа стала красной, потом чёрной, а он всё молотил и молотил руками и, крича, носился по квадрату. Смрад горящих волос и плоти окутал его подобно дыму. Джейм попыталась поймать его в куртку Горбела, но в своей агонии он оттолкнул её прочь. Тут она обнаружила, что тоже измазалась в жире, когда падала. Полоска пламени побежала вверх по её рукаву. Она сбила её и отступила к домику.

Народ за пределами квадрата в ужасе отшатнулся назад. Там уже вовсю хлестал дождь, и многие натянули капюшоны, защищаясь от проливных струй. Пепел растворился в грязь и струйками вытекал из теней, такой же скользкий под ногами, как и вонючий рыбий жир. Тот теперь тоже горел, пока его не затопило струями грязи.

Дверь блокировала туша Матушки Рвагги, из-под руки которой выглядывал Горбел. Она пристально изучала не горящего мальчика, а грязевые ручейки. На её лице расплылась широкая ухмылка. — Именем ствола и камня, трансформация! — выдохнула она, и подняла сжатый кулак, разросшийся до размеров приличной дубинки. — Пепел к грязи, грязь к земле. Вот тебе, Горелый!

Почерневшая фигура остановилась и замерла, покачиваясь, на месте, всё ещё непристойно живая. Её голова поднялась, как будто в мальчике что-то очнулось.

— Я… могу говорить, — хрипло каркнул он, и даже это кошмарное жертвоприношение не смогло до конца приглушить его потрясённый восторг. — Отец, я могу говорить! Больше ничего не болит. Но… что со мной происходит? Отец?

До сих пор Чингетай не двигался. Теперь он начал медленно отступать прочь, из распадающегося сакрального пространства в ливень.

— Отец!

Кожа мальчика лопнула по узору расплавленных вен, и он вышел из неё, из самого себя, навечно.

— Трансформация, — согласился голос, исходящей из почерневшей массы и похожий на шипение и треск множества костров. — Говорил тебе, что не позволю дурачить себя. Не снова. Никогда больше. — И он заковылял к Джейм.

Земляная Женщина схватила её, толкнула обоих кенцир обратно в домик и захлопнула дверь прямо перед обугленным лицом Сгоревшего Человека.

36-й день осени

БУУМ!

Все в домике подпрыгнули, а Горбел снова упал.

БУУМ!

— Звучит так, как будто он стучит в дверь стенобитным тараном, — сказала Джейм и наклонилась, чтобы подхватить перепуганного Жура, пока тот не нанёс болезненного разорения, карабкаясь ей на ногу. При своих сорока фунтах веса барс представлял собой немалую охапку. — Как он может этим заниматься, не раздробив себе рук? Когти Бога, я могла бы увидеть голые кости.

Земляная Женщина отступила к креслу у очага и опустилась в него, ещё одна массивная тень среди прочих. Её собственные стражи выступили вперёд, но остановились по мановению её руки. Такое множество глаз, некоторые у самой земли, а другие выше, чем это казалось возможным для такой низкой крыши. — Это случится позднее, когда Сгоревший Человек заездит его до того, что он развалится на куски.

— Я уже видела, как такое случалось прежде, — сказала Джейм, думая о несчастном Симмеле, чей всадник был простым, хотя и мерзким, смертным. — Этот процесс никак нельзя остановить?

— А если бы ты и могла, то стоит ли этим заниматься, учитывая в каком состоянии мальчик находится уже сейчас?

Тук, тук, тук …

— Мама, мама, впусти меня. Слушай: Я снова могу говорить!

— Отвали! — выкрикнул Горбел с пола.

Буум!

— Вам лучше вернуться в училище, — сказала Земляная Женщина, — пока он не разнёс мою дверь. Но ты, девочка, пообещай мне вначале, что вернёшься в День Зимы.

— Вы что, с ума сошли? — выплюнул Горбел. — Здесь не место для любого нормального человека, к которым ты, Норф, относишься не полностью.

— Ну спасибо.

Он вскарабкался на ноги или, скорее, на одну ногу, другая была явно слишком сильно изранена, чтобы нести его вес. — Я уже замучился всё врёмя падать, — сказал он, с трудом сохраняя равновесие. — В сторону сумасшедшие обещания, как мы выберемся отсюда? Исчезающая стена не здесь, или, скорее, здесь — ох, ну, ты поняла, что я имею в виду — а в дверь стучит человек-факел.