Серж Неграш - Талисман

— Эй, — крикнула Ника, — так кто из нас собственной тени боится?

Она демонстративно повернулась на спину и замерла в таком положении, жмурясь от удовольствия.

Поблаженствовать ей толком не довелось. Игла — такая же, как та, что поразила ночью Эльбера, — глубоко вонзилась в предплечье девушки, и рука тотчас повисла как плеть. От боли и неожиданности Ника вскрикнула и, лихорадочно торопясь, вылетела из бассейна.

Вокруг места укола расплылось угрожающее багровое пятно.

— Я не могу пошевелить рукой… — призналась она. — Не чувствую собственных пальцев.

— Доигралась! Проклятье, а я предупреждал!

Эльбер резко выдернул торчащую из руки девушки иглу и припал к ранке губами, высасывая яд.

У Ники все плыло перед глазами, она чувствовала, что от его действий толку мало. Искательницу приключений, благополучно их находящую каждый раз сверх всякой меры, уже начал бить озноб, а пятно продолжало расползаться.

Эльбер снова выругался, схватил нож — его собственные руки при этом заметно дрожали — и сделал глубокий крестообразный надрез, выпуская отравленную кровь.

Белый Воин знал, как действует сильный яд — человек умирает быстро, у него останавливается дыхание, и…

— Бара… Ника… — бормотал он в отчаянии, — держись!

Девушка, сотрясаясь в судорогах, слышала его голос, как во сне.

— Прижги… чем-нибудь… — выдавила она.

Ника старалась ни в коем случае не закрывать глаза. Ей мнилось: стоит перестать видеть солнечный свет, и зацепиться за жизнь уже не удастся.

Эльбер заметался в поисках огня. Его подруга умирала, а он не был способен ее спасти.

— Даже если ты отрежешь ей руку, это ничего не даст, — раздался позади него спокойный голос. — Не оборачивайся! Возьми женщину на руки и неси в дом.

Бережно подхватив безжизненное тело Ники, мужчина выполнил приказание.

Девушка пришла в себя, но выдавать это не спешила, стараясь не позволить собственным векам дрогнуть.

— …и ты, великий неустрашимый боец, вернулся в Рим, чтобы мстить? — услышала она. — И приволок с собой женщину, словно не знаешь, что присутствие дорогого человека делает тебя еще более уязвимым, чем обычно?

— Таймацу, но я неплохой боец, — оправдывался Эльбер.

— Ты вообще не боец, — возразил неизвестный Нике человек на итальянском, порой добавляя английские слова; судя по всему, он знал языки ничуть не хуже ее или даже лучше. — У этой женщины хватка и то надежнее твоей.

— Но в Колизее я…

— Мир — не арена Колизея! Здесь тебя никто заранее не станет предупреждать о нападении и ставить лицом к лицу с противником. Врагом может оказаться кто угодно! И атакует он с любой стороны! Или даже со всех сразу!

— Я ведь не предполагал сражаться с тобой или с таким, как ты. Я вообще думал, что ты просто знахарь с Радужных Островов, лекарь-бродяга, каких множество…

— Люди носят маски, скрывающие их истинные лики. Верно, и на Радужных Островах таких, как я, — единицы, но ты бы не справился и с воином попроще. Ты все еще слишком доверчив, Эльбер!

Ника осторожно приоткрыла глаза, мечтая увидеть лицо «призрака», едва не прикончившего ее, а потом вернувшего к жизни. Но ей это не удалось — он расположился так, что ничего, кроме неясного силуэта, рассмотреть было нельзя.

— Ты превратил мой дом в настоящую крепость, — заметил Эльбер.

— Конечно! Я же жил здесь все годы после того, как ты ушел. Порой тут появлялись какие-то люди, но они надолго не задерживались, и хорошо, если им удавалось убраться восвояси живыми. Так что мне они не слишком мешали. Женщина очнулась, — без перехода, не меняя интонации, произнес незнакомец.

Как он это понял, даже не посмотрев в ее сторону?..

Эльбер сразу же метнулся к девушке, наклонился, всматриваясь в ее лицо с тревогой и участием.

— Бара? Как ты?

— Мне лучше, — сказала она, — правда, лучше.

Рука от плеча до кисти сильно распухла и болела. Но было ясно: смертельная опасность больше искательнице приключений не грозит.

Красавица села.

— Нет-нет, лежи, — воскликнул Эльбер, — сейчас я дам тебе напиться! — он протянул Нике плошку с каким-то отваром. — Тебе помочь?

— Не надо, справлюсь. — Девушка поднесла жидкость к губам и сделала несколько неуверенных глотков, чувствуя, как стремительно возвращаются силы, а вместе с ними — и мучительное любопытство: что же происходит?

— Эльбер, я не закончил разговор с тобой, — проговорил Таймацу вроде бы совершенно спокойно, но в его тоне угадывались нотки недовольства. — Я ждал тебя.

— С чего ты взял, что я вернусь?

— Догадался. Я наблюдал за тобой давно, еще с тех пор, когда ты сражался на арене.

— Как?.. Я-то считал, что ты…

— Ты постоянно спрашиваешь, перебиваешь, слушаешь только самого себя и разговариваешь так много, что мне хочется снова заткнуть тебе рот. Ты как болтливая обезьяна, — с легким раздражением заметил Таймацу.

— Извини, — смиренно ответил Белый Воин, не имевший ни малейшего желания оспаривать превосходство собеседника.

— Я увидел, что ты отличаешься от других гладиаторов. То, как ты проводил бой, напоминало танец. Мне это нравилось. У тебя природный дар сражаться, чувство меры и вкус. Ты слышал музыку боя… Тебе свойственно умение видеть мир во всей полноте и относиться к себе, как к частице этого мира, логичной и необходимой. Редчайший талант, призвание, но интереснее всего было то, что ты сам не имел понятия о своих способностях. Но в по-настоящему выдающегося бойца тебя превращали еще два удивительных качества — спокойствие и искренняя доброжелательность, да, именно доброе отношение к миру и людям. Тебя не ослепляла ярость… я любовался тобой.

Пока мудрец с Радужных Островов говорил, Эльбер совершенно извелся. Ему хотелось задать новый вопрос, однако Таймацу, все замечая, не позволил ему этого.

— Откроешь рот не раньше, чем я закончу. Последний твой бой стал для тебя роковым потому, что в тебе сломалось нечто важное. На арену вышел не ты прежний, но озлобленный и растерянный человек, и человек этот был обречен с самого начала. Он не видел и не понимал своего противника, потому что перестал понимать самого себя, утратил чувство гармонии, а вместе с нею — точность удара, безошибочность движений. Я с самого начала знал, чем все закончится. Мне стало жаль тебя так же, как бывает больно смотреть на сломанный стебель прекрасного цветка, и потому я последовал за тобой в Англию, дабы сложить заново твои кости и собрать осколки души. Это была трудная работа, ты с невероятным упорством противился мне… Твое тело выглядело не так уж плохо, зато все остальное казалось безнадежным. Дух бойца почти покинул тебя. Но спустя месяцы многое вернулось. Увы, мне пришлось отложить собственные планы, касающиеся тебя — человека, которого я жаждал принять в ученики. Я отпустил тебя, позволил уйти надолго, на годы. А теперь ты пришел назад, и я рад тебе. Ну, так что ты же хочешь мне сказать теперь, Эльбер?