С. Моргенштерн - Принцесса-невеста

Мать Лютик на секунду оторвала глаза от еды, которую готовила.

– Какие богатые, – сказал отец Лютик. – Они восхитительны.

Мать Лютик, поколебавшись, положила ложку, которой тушила мясо. (Это было после тушеного мяса, но абсолютно всё было после него. Когда первый человек вылез из грязи и построил свой первый дом на земле, его ужином в ту первую ночь было тушеное мясо.)

– Мое сердце переполнено великолепием, – очень громко пробормотал отец Лютик.

– Что там такое, коротышка? – поинтересовалась мать Лютик.

– Сама посмотри; ты это умеешь, – только и ответил он. (Это была их тридцать третья перебранка за день – это было спустя много времени после перебранок – и он проигрывал, тринадцать-двадцать, хотя сильно сократил отставание с обеда, когда счет был семнадцать-два не в его пользу).

– Осёл, – сказала мать, и подошла к окну. Через секунду они хором произнесли «ахххх».

Они стояли у окна вдвоём, маленькие и благоговеющие.

Лютик, накрывавшая стол для ужина, наблюдала за ними.

– Наверное, они едут куда-то встретиться с принцем Хампердинком, – сказала мать Лютик.

Отец кивнул:

– Охота. Вот чем занимается принц.

– Нам так повезло увидеть, как они проезжают, – проговорила мать Лютик и взяла руку мужа.

Старик кивнул:

– Теперь я могу умереть.

Она бросила на него быстрый взгляд:

– Не надо. – Её взгляд был на удивление нежен, и, вероятно, она почувствовала, как много он для неё значил, потому что, когда два года спустя он умер, она отправилась прямо за ним, и большая часть хорошо знавших её людей признала, что её прикончил недостаток несогласия.

Лютик подошла и встала за ними, глядя поверх их голов, и вскоре она тоже открыла рот от изумления, потому что граф и графиня, и все их пажи, и солдаты, и слуги, и придворные, и сторонники, и экипажи ехали по проселочной дороге перед фермой.

Лютик с родителями молча стояли и наблюдали за движением процессии. Отец Лютик был маленьким безродным человечком, который всегда мечтал жить как граф. Однажды он был всего в двух милях от места, где охотились граф и принц, и до сих пор это событие было главным в его жизни. Он был ужасным фермером и не слишком хорошим мужем. Не так уж и много было вещей, в которых он мог отличиться, и он никак не мог понять, как ему удалось стать отцом своей дочери, но в глубине души он знал, что произошла какая-то чудесная ошибка, природу которой он не хотел выяснять.

Мать Лютик была угловатой и тщедушной, вечно всем противоречила и о чём-то беспокоилась, и всегда мечтала как-нибудь хоть раз побыть такой же популярной, как, по слухам, была графиня. Она ужасно готовила, а дом вела ещё хуже. Каким образом из её утробы появилась Лютик, она, конечно же, понять была не в силах. Но она была там, когда это произошло; этого ей было достаточно.

Лютик же, на полголовы возвышавшаяся над своими родителями, все ещё держащая в руках тарелки, все ещё пахнущая Конём, желала лишь, чтобы роскошная процессия была не так далеко, и она смогла бы увидеть, была ли одежда графини действительно так уж прелестна.

Словно услышав её просьбу, процессия повернула и направилась в ферме.

– Сюда? – еле выдавил из себя отец Лютик. – Господи боже, зачем?

Мать Лютик накинулась на него:

– Ты забыл заплатить налоги? (Это было после налогов. Но всё было и есть после налогов. Налоги были даже до тушеного мяса.)

– Даже если б я и забыл, им не понадобилось бы всё это, чтобы собрать их, – он указал в направлении парадного крыльца фермы, всё ближе и ближе к которому приближались граф и графиня, и все их пажи, и солдаты, и слуги, и придворные, и сторонники, и экипажи. – Что они могут хотеть от меня? – сказал он.

– Иди узнай, иди узнай, – велела ему мать Лютик.

– Ты иди. Прошу.

– Нет. Ты. Прошу.

– Пойдём вдвоем.

Они пошли вдвоем. Трепеща…

– Коровы, – сказал граф, когда они приблизились к его золотой карете. – Я хотел бы поговорить о ваших коровах. – Он сидел в глубине кареты, и тень затемняла его тёмное лицо.

– Мои коровы? – переспросил отец Лютик.

– Да. Видите ли, я собираюсь завести небольшое молочное хозяйство, а поскольку ваши коровы славятся как лучшие во Флорине, я подумал, что мог бы выведать ваши секреты у вас самих.

– Мои коровы, – только и смог повторить отец Лютик, надеясь, что не сходит с ума. Ибо в действительности его коровы были ужасны, и он отлично об этом знал. Многие годы он не слышал от деревенских жителей ничего, кроме жалоб. Если бы кто-то ещё мог продавать молоко, он бы вмиг прогорел. Конечно, дела пошли в гору, когда мальчик с фермы стал батрачить на него – несомненно, мальчик с фермы умел кое-что, и жалоб уже практически не было – но это не сделало его коров лучшими во Флорине. Тем не менее, с графом не спорят. Отец Лютик повернулся к своей жене. – Что бы ты назвала моим секретом, дорогая? – спросил он.

– О, их так много, – сказала она – она не была дурой, по крайней мере не в отношении качества их скота.

– У вас нет детей, верно? – осведомился в этот момент граф.

– Есть, сэр, – отвечала мать.

– Тогда приведите мне её, – продолжил граф, – возможно, она соображает побыстрее, чем её родители.

– Лютик, – обернувшись, позвал отец. – Выйди сюда, пожалуйста.

– Откуда вам известно, что у нас дочь? – поинтересовалась мать Лютик.

– Догадка. Я предположил, что должно быть либо так, либо иначе. Иногда мне везет больше, чем… – в этот момент он просто потерял дар речи.

Потому что в поле его зрения появилась Лютик, спешащая к родителям из дома.

Граф вышел из кареты. Он грациозно сошёл на землю и встал практически неподвижно. Он был крупным мужчиной, с чёрными волосами и чёрными глазами и великолепными плечами, в чёрном плаще и перчатках.

– Реверанс, дорогая, – прошептала мать Лютик.

Лютик изобразила свой лучший реверанс.

А граф всё продолжал смотреть на неё.

Поймите, она едва-едва входила в топ-двадцать; её волосы были непричёсанны и грязны; ей было всего семнадцать, и кое-где её тело ещё сохраняло остатки детской пухлости. С ребёнком ничего не было сделано. В ней не было ничего, кроме потенциала.

Но граф был не в силах оторвать от неё глаз.

– Графу будет угодно узнать секреты ухода за нашими прекрасными коровами, верно, сэр? – сказал отец Лютик.

Граф лишь кивнул, пристально глядя на Лютик.

Даже мать Лютик заметила, что в воздухе повисло какое-то напряжение.

– Спросите мальчика с фермы; он заботится о них, – ответила Лютик.

– Это он – мальчик с фермы? – из кареты донесся новый голос. Затем в двери кареты появилось лицо графини.

Её губы были накрашены роскошным красным; её зелёные глаза подведены чёрным. Все цвета мира можно было найти на её платье. Лютик захотелось защитить глаза от этого великолепия.