С. Моргенштерн - Принцесса-невеста

Отец Лютик обернулся и посмотрел на одинокую фигуру, виднеющуюся за углом дома. – Да, это он.

– Приведите его ко мне.

– Он одет неподходяще для такого случая, – сказала мать Лютик.

– Я видела обнажённый торс и раньше, – ответила графиня. Затем она крикнула:

– Ты! – и ткнула пальцем в мальчика с фермы. – Подойди сюда . – На слове «сюда» она щёлкнула пальцами.

Мальчик с фермы повиновался.

И, когда он приблизился, графиня вышла из кареты.

Не дойдя до Лютик нескольких шагов, он остановился, склонив голову в поклоне. Он стыдился своей одежды, своих изношенных сапог и рваных голубых джинсов (голубые джинсы были изобретены значительно раньше, чем думает большинство людей), и его руки были сложены почти в жесте мольбы.

– Есть ли у тебя имя, мальчик с фермы?

– Уэстли, графиня.

– Итак, Уэстли, может быть, ты сможешь помочь нам. – Она подошла к нему. Ткань её платья слегка коснулась его кожи. – Мы все страстно интересуемся коровами. Любопытство уже почти довело нас до исступления. Как ты считаешь, Уэстли, почему коровы именно с этой фермы являются лучшими во Флорине? Что ты делаешь с ними?

– Я просто кормлю их, графиня.

– Ну что же, загадка разрешена, секрет открыт; теперь мы все можем успокоиться. Несомненно, магия именно в том, как Уэстли их кормит. Ты же покажешь нам, как ты делаешь это, Уэстли?

– Покормить коров для вас, графиня?

– Сообразительный мальчик.

– Когда?

– Прямо сейчас будет достаточно скоро, – и она протянула ему руку. – Веди меня, Уэстли.

У Уэстли не было иного выбора, кроме как взять её руку.

– Это за домом, мадам; там невероятно грязно. Ваше платье будет погублено.

– Я надеваю их лишь раз, Уэстли, и я сгораю от нетерпения увидеть тебя в деле.

И они отправились в коровник.

Всё это время граф, не отрываясь, смотрел на Лютик.

– Я помогу вам, – крикнула Лютик вдогонку Уэстли.

– Пожалуй, мне лучше будет посмотреть на то, как он это делает, – решил граф.

– Странные вещи тут творятся, – сказали родители Лютик и тоже пошли за ними, замыкая коровокормящую процессию, глядя на графа, глядящего на их дочь, глядящую на графиню.

Глядящую на Уэстли.

– Не понимаю, что он такого особенного сделал, – начал отец Лютик. – Он просто покормил их. – Ужин уже был закончен, и семья снова была одна.

– Может быть, он просто им нравится. У меня как-то был кот, расцветавший только когда я сама его кормила. Наверное, и тут то же самое, – мать Лютик соскребла остатки тушеного мяса на тарелку. – Возьми, – сказала она дочери. – Уэстли ждет у задней двери; отдай ему его ужин.

Лютик с тарелкой в руках открыла заднюю дверь.

– Держи, – сказала она.

Он кивнул, взял тарелку и направился к пеньку, на котором ел.

– Я не простила тебя, мальчик с фермы, – начала Лютик. Он остановился и повернулся к ней. – Мне не нравится, как ты ухаживаешь за Конём. Точнее, как ты не ухаживаешь за ним. Я хочу, чтобы он был вычищен. Сегодня же. Я хочу, чтобы его копыта были отполированы. Сегодня же. Я хочу, чтобы его хвост был заплетён, а его уши промассированы. Сегодня же вечером. Я хочу, чтобы в его конюшне не было ни пятнышка. Сейчас же. Я хочу, чтобы он блестел, и если тебе придётся потратить на это всю ночь, то ты потратишь на это всю ночь.

– Как вам будет угодно.

Она хлопнула дверью и оставила его есть в темноте.

– Мне казалось, что он хорошо смотрит за Конём, – заметил её отец.

Лютик ничего не ответила.

– Ты сама так сказала вчера, – напомнила ей мать.

– Наверное, я переутомилась, – удалось выговорить Лютик. – Волнение и всё остальное.

– Тогда иди отдохни, – предостерегла её мать. – Переутомление может привести к ужасным последствиям. Я была переутомлена, когда твой отец сделал мне предложение.

Тридцать четыре против двадцати двух, она вырвалась вперед.

Лютик прошла в свою комнату. Легла на кровать. Закрыла глаза.

Графиня пристально смотрела на Уэстли.

Лютик встала с кровати. Сняла одежду. Немножко помылась. Одела ночную рубашку. Скользнула под одеяло, уютно свернулась, закрыла глаза.

Графиня всё ещё таращилась на Уэстли!

Лютик сбросила одеяло, открыла дверь. Подошла к раковине рядом с печкой и налила себе чашку воды. Выпила её. Налила ещё одну и приложила ко лбу, чтобы остудить его. Лихорадочное ощущение не исчезало.

Лихорадочное? Она чувствовала себя отлично. Ей было семнадцать лет, и у неё даже зубы никогда не болели. Она решительно вылила воду в раковину, повернулась, прошла в свою комнату, плотно закрыла дверь, легла в кровать. Закрыла глаза.

Графиня никак не переставала таращиться на Уэстли!

Почему? Ради всего святого, почему единственная в истории Флорина совершенная во всех отношениях женщина могла заинтересоваться мальчиком с фермы? Лютик повернулась в кровати. И другого способа объяснить этот взгляд просто не существовало – она была им заинтересована. Лютик крепко зажмурилась и обдумала своё воспоминание о графине. Несомненно, что-то в мальчике с фермы заинтересовало её. Это был факт. Но что ? У мальчика с фермы были глаза словно море перед штормом, но кого волновали глаза? И у него были светлые волосы, некоторым такое нравится. И у него были достаточно широкие плечи, но не так уж намного шире, чем у графа. И, конечно, он был мускулист, но кто угодно был бы мускулист, если бы ему пришлось батрачить дни напролёт. И у него была великолепная загорелая кожа, но опять же из-за тяжелого труда; целый день на солнце, кто бы не загорел. И он был не намного выше графа, хотя, конечно, его живот был более плоским, но ведь мальчик с фермы был моложе.

Лютик села в постели. Наверняка все дело в его зубах. У мальчика с фермы и впрямь были хорошие зубы, что правда, то правда. Белые, идеально ровные, особенно выделяющиеся на загорелом лице.

Могло ли делать бы в чём-то другом? Лютик сосредоточилась. Девушки из деревни стайками следовали за ним, когда он развозил молоко, но они были идиотки и готовы были следовать за кем угодно. И он никогда не обращал на них внимания, потому что стоило б ему только открыть рот, и они сразу бы поняли, что у него были лишь хорошие зубы; он был, как-никак, исключительно глуп.

Невероятно странно, что такая красивая, стройная, грациозная, элегантная женщина, настолько ярко и в высшей мере прелестно одетое существо, как графиня, могло быть до такой степени помешано на зубах. Лютик пожала плечами. Люди были на удивление сложны. Но теперь ей всё было ясно, всё было диагностировано и установлено. Она закрыла глаза и свернулась калачиком, и ей стало уютно и тепло, и никто не смотрит на людей так, как графиня смотрела на мальчика с фермы, из-за их зубов.

– Ох, – выдохнула Лютик. – Ох, о господи.