Любовь Колесник - Витязь. Содружество невозможных

Ирма упала лицом в ладони и замерла.

— Ирма… — Эльф провел пальцами по выступающим позвонкам ровной спины.

— Я терпеть не могу лошадей, — объявил Котов. — Меня пони укусил — знаете куда?

— Мы приехали, — подытожил Изя.

И водитель, и орк споро покинули салон и минут пятнадцать стояли в арке старого московского дома, рассуждая о погоде и ужасных, ужасных условиях парковки в центре.

Изя открыл неприметную дверь, ведущую — по ее виду — в котельную огромного кирпичного дома на задворках Арбата. Тайтингилю и Котику пришлось нагнуться, когда они проходили в невысокий дверной проем; под домом оказался запыленный, запущенного вида подвал. В разные стороны шуганулись кошки. Вентили, колена огромных труб; дышать тут было неприятно, пыльно.

Изя прошел в дальний угол и открыл еще одну неприметную дверь; обозначения на ней указывали на высокое напряжение. Но щитка либо проводов за дверью не оказалось — а оказался выложенный кирпичом, с арочным сводом достаточно широкий и высокий тоннель, ведущий куда-то в глубь подмосковских катакомб.

— Как все сложно, — высказался Котик.

Тайтингиль шел спокойно, чуть пригнувшись, сжимая руку Ирмы.

Цокали тонкие каблучки.

— А почему не арендовать зал где-нибудь? — спросил Котов, заботливо снимая с черного трикотажа пыльные шматы, прилипшие еще в первом подвале.

— Уж делаем как привыкли, — любезно отозвался Изя. — А с тех пор, как ваши отбили у нас Подгорное Королевство…

— Ну ты вспомнил, — проворчал Котик, и его голос неожиданно грозно, низкими нотами прокатился по тоннелю. Эльф улыбнулся.

— Пришли. — Изя расцвел и толкнул черные вороненые двери. — Все наши заходили с разных концов, я вот для вас выбрал где повыше.

Зал был огромен, залит светом; выложенные хорошим мрамором стены завершались сводами пусть и невысокого, метров трех от пола, но инкрустированного уральскими самоцветами потолка. Видно, тут присутствовали практически все сто двадцать два оставшихся в Москве представителя двергского народа и небольшое количество особо посвященных. Пожилые университетские преподаватели в нарочито куцых пиджаках с кожаными заплатками, пара известных звезд, лишенных сейчас какой-либо помпы, рукодельные мастера вроде портного Льва Абрамовича, который хоть и пришел в чем-то вроде бархатного сюртука, но зато в тех же разбитых домашних шлепанцах. Дверги не особенно соблюдали форму одежды и радовались друг другу такими, какие они есть. Были тут и дамы — как полные, наподобие горделиво колыхающей плавным телом Сары, так и сухопарые очкастые кобры — мозговеды, искусствоведы, стоматологи.

Котик немного воспрянул.

Музыка играла в меру устаревшая, в меру модная — можно было не сомневаться, что все исполнители были из подгорных.

Тайтингиль шел; Ирма опиралась на его руку. Гномы, так похожие на людей, расступались в разные стороны и затихали — кто просто с восторгом, с изумлением, кто чуть поклонившись.

Лев Абрамович проникновенно обнял Тайтингиля под мышками. Переодетый в темную рубашку и наглаженные стрелками брюки подтянутый Абрам также протиснулся ближе — и подал руку сперва эльфу, затем Котику. Сказал громко:

— Если бы не оруженосец, мы не нашли бы светлейшего. Мог бы кануть бесследно.

И Тайтингиль подтверждающе кивнул.

На полминуты все взгляды оказались прикованы к витязю; тот стоял, сияя, в ореоле струящихся волос, удерживая возле себя Ирму, не знающую, куда ей деться. Разглядывали дверги и орка, безмолвно соглашаясь на его общество и признавая заслугу, — Котик был непривычно прям и сдержан. Зеленка ядовито сияла.

— Я к вашим услугам, доблестный подгорный народ, досточтимые Чернобороды, — с достоинством произнес эльф. — Славны вы были умениями и воинской храбростью в нашей Эале, и так же славны и тут. Счастлив, что исчадья Цемры были побеждены вашими воинами, и скорблю о вашей потере.

— Приветствуем в Москве, витязь, — негромко отозвался невысокий мужчина средних лет, в хорошем деловом костюме горчичного цвета, рубашке, при галстуке. — Будь нашим гостем сегодня, прослушай прощальное слово в честь павших, пируй с нами в честь победы над чудовищем великой тьмы. Я Яков Ааронович Менахем, глава… король московских двергов.

Эльф поклонился.

— Монахов он, — шепнул Котов на острое ухо. — Иван Андреевич. Предприниматель и депутат. Я на выборах у него рработал. Ох ты, остались ли в Москве вообще люди-то?

— Прошу за стол, — продолжил Яков Ааронович, — и поднимем бокалы, не смыкая их, в память о павших бойцах. Мы, светлейший эльф, многие традиции помним и чтим, но чтобы в этой Земле пришлось по-настоящему вспоминать былых боевых союзников и совместно выступать против великого чудища тьмы — такого никто не ждал.

— Я шел сюда, понимая, что тут все окажется для меня нежданным, — тихо сказал эльф, — так и случилось. В моей руке рука человеческой женщины. Мой соратник и оруженосец — перерожденный орк; мой гость и освобожденный пленник Цемры — пришелец со звезд. Но в этой чреде неожиданностей есть и то, что остается неизменным много тысяч лет, — голос эльфа окреп и зазвучал бархатом под трехметровым сводом московской рукотворной пещеры, — это верность союзников, несгибаемая боевая мощь древнего подгорного народа. Посему старый враг, вырвавшийся из темной складки, куда уполз прочь от сияния окрепших народов Эалы, вернулся туда; и поделом! Снова свет встает против тьмы и побеждает; так было, так есть, и так будет. Почести погибшим. Слава победы — живущим!

В воздух было воздето множество играющих хрусталем стопочек отменной водки; зал ахнул, опрокинув кошерный русский напиток, и разом задвигались стулья — дверги рассаживались за столы, составленные в единый, причудливым зигзагом пересекающий зал. На столах стояли тарелки с круглыми булочками, отварными яйцами. Котик внимательным оком приметил, кто в толпе был в надорванных одеждах — родные погибших бойцов ЧОПа «Одинокая Гора».

Водка, по булочке, по сваренному вкрутую яйцу — тризна оказалась выдержана по всем канонам кашрута. Ирме было неловко здесь; эльф вел себя совершенно спокойно и расслабленно, Котик вертелся.

После достаточной паузы Яков встал.

— Теперь, — его звучный голос зазвучал совершенно по-королевски, — мы, отпустив тех, кто желает скорбеть об ушедших в традициях приютившего нас народа нас, покинувших родину и встретивших понимание у йегудим, вспомним традиции древнего подгорного народа, рода Чернобородов. Великая скорбь нередко идет рука об руку с великой радостью. Победа и изгнание Темной Паучихи, носительницы первозданного хаоса, и явление сюда, к нам, светлейшего витязя, рыцаря эльфов, в которых уже не все рожденные в этом мире и верили, — повод для торжества. А потому…