Павел Торопов - Каменный меч

— Да что с тобой?!! — растерянность от невиданного поведения Руда возродила в Крондине уже было ушедшее напряжение и вырвалась наружу почти самопроизвольным выкриком.

Гном в халате резким движением вновь повернулся к своему гостю. В глазах Руда мелькнуло что-то удивлённо-озлобленное, но уже в следующую секунду он тихо вздохнул и отвёл взгляд в сторону.

— Ты что-то видел, ведь так? — Крондин продолжил наседать, в горячке напрочь позабыв, что раньше никогда не позволял себе кричать на Руда.

— Само собой, малыш. Само собой.

На несколько секунд воцарилось молчание. Казалось, что Руд всё ещё не может полностью осмыслить открывшееся ему, но шока уже не было, лишь относительно спокойный поиск нужных мыслей и слов.

— То, чем я занимался, когда ты пришёл — один из древнейших видов гадания. Испокон веков его суть заключалась в том, что гадающий очень сильно концентрируется на каком-то вопросе и выбрасывает несколько мелких предметов. Единый момент: вопрос, концентрация и выброс. Считается, что этот момент свяжет тебя с мирозданием, и оно даст ответ через расположение предметов. Честно сказать, не самая надёжная система, ну да гадание — вообще ненадёжная вещь. Я занимаюсь этим скорее для тренировки концентрации и внимательности, чем для прозрения будущего. И работаю по-другому… по-гномски, пожалуй, ха-ха. Не надеюсь на один момент, а стараюсь подольше держать концентрацию на чём-то общем — на Лиге, на судьбе народа, как правило. И бросаю фигурки помногу, раз за разом, пытаюсь найти что-то общее… да уж, видит Великий Свод, это хорошее упражнение.

Руд вновь ненадолго замолчал. Найдя нужные слова, он совсем не горел желанием их произносить.

— Беспорядок и бардак… просто разбросанные фигурки, и ничего больше. Связь проглядывается очень редко, и её сложно заметить. То, что произошло на Птичьем Карнизе — страшная катастрофа, тысячи погибших! Но даже она виделась мне лишь время от времени и только самым общим контуром — ни причины смертей, ни точного места. Однако… последние три недели я видел… что-то. Почти каждый раз, как садился гадать, а такого… да просто никогда не случалось. Что-то очень маленькое, яркое… Оно проявлялось и само по себе, но когда накладывалось на грядущую катастрофу — то оказывалось в её центре. Странным образом было связано с ней, даже было её источником… но в тоже время противостояло ей, создавало… диссонанс. И выживало посреди урагана смерти, там, где ничто не может выжить. Парадокс. Парадокс, который я не мог объяснить до твоего рассказа.

— Так, подожди… сажа и пепел, значит… по-твоему, тот человек одновременно и причастен к разрушениям… и противостоит им… как-то это странно.

— Малыш, ты не понял. Главное состоит не в том, какие туманные связи я видел между ним и разрушениями. А в том, что я видел этого человека вчетверо чаще, чем самую большую катастрофу в истории Рифтрана. Это… мне встречались сведения о подобных случаях, подобных… знамениях. И встречались только там, где уже очень сложно отличить правду от легенд. Но даже там, среди полунамёков и горячечного бреда, нетрудно увидеть кое-что общее. Те, кто являются… подобным путём… их появление ведёт за собой… что-то. Что-то, по сравнению с чем случившееся два дня назад — не более, чем лёгкая прелюдия.

Руд замолчал. Огонёк лучины ещё пару раз дёрнулся и погас. Крондин, переваривавший услышанное, инстинктивно повёл головой в поисках другого источника света, как вдруг тьма впереди произнесла голосом хозяина дома:

— Что-то, что изменит всё.

«Лес… Лес… Он пришёл за мной… Нет… Пришёл СО МНОЙ…Чтобы убивать…»

Мысли метались и путались, расползались патокой и пузырились кипящей водой. Падение в пропасть обратилось лишь падением в забытьё, но неожиданное спасение не принесло радости. С самого пробуждения холодная тяжесть кандалов и мрачное молчание массивных, похожих на валуны стражников, не настраивали на радостный лад. Абсолютно гладкие пол, стены и потолок светло-серого цвета, испускавшие еле заметную ауру, окружали холодной безличностью и, казалось, давили со всех сторон.

Через какое-то время мрачная тишина сменилась резкими вопросами и яростными выкриками. Стражники закрепили кандалы на светло-сером стуле, составлявшем с полом одно целое, после чего вышли, и их место занял другой гном, не такой массивный, но несравнимо более подвижный и порывистый. Беспорядочно перемежая языки, он, тем не менее, поначалу вёл себя относительно спокойно. Спрашивал о прошлом в Академии, о Лесе. Однако, когда пошли вопросы о произошедшем на скальном карнизе, спокойствие гнома быстро иссякло, сменившись злостью и раздражением. Яростные выкрики, обвинения и несколько хлёстких оплеух поначалу сбили с толку ещё больше. А потом потеряли всякое значение.

Сергей лежал на узкой и жёсткой кушетке, выраставшей из стены тесной камеры, несколько часов назад погрузившейся в кромешную тьму. Его мысли метались и путались, рождая лишь лихорадочные выводы и судорожные, отрывистые суждения. Его память, казалось, хранила лишь смазанные картины и эмоции, смутно обрисовывавшие то, что произошло с момента пробуждения. И только одна картина была законченной, только один образ — чётким. Несколько секунд, когда гном, допрашивавший Сергея, прервал крики и удары и достал из-под стола прозрачную квадратную пластинку. Пластинка оказалась неким футляром, её материал странным образом не бликовал и позволял отлично рассмотреть содержимое.

Это был древесный листок. Размером с ладонь подростка, он был чем-то похож на кленовый, но вместо трёх лучей расходился семью. Листок почти полностью высох, очертания некоторых лучей можно было угадать лишь по аккуратно собранным мелким обрывкам. Он был искажён не только высыханием — в пропорциях явно отсутствовала изначальная, природная гармония, будто за время своей жизни он яростно пытался вырасти во всех направлениях. Но всё же, ошибки быть не могло — эти растения были слишком яркими и редкими, только их листья, высыхая, меняли нежно-розовый цвет на бледно-серый. Как и многие другие чудесные растения, они росли только в Лесу.

Мгновение, когда Сергей осознал это, поставило точку в его единственном ясном воспоминании. Дальше шла лишь мешанина из удивления, страха и давящего, безысходного отчаяния.

«Лес… Он пришёл… Чтобы убивать… Я ПРИВЁЛ ЕГО!»

Самые худшие опасения, пронизывающие рассудок и уходящие глубоко в подсознание, вставали из недавнего прошлого во весь рост. Фантасмагория света, красок и стремительных движений природы Леса, пожирающей собственных детей, смешивалась с треском и грохотом огромной скалы, перемалывающей своими судорогами тысячи ничтожных живых тел. Ужас, мучения и смерть стирали всякие различия между людьми, гномами и существами из неведомой расы, о которой никто не знал и уже никогда не узнает.