Нина Лукинова - Два цвета неба

Никогда не могла подумать, что буду безумно радоваться белоснежному потолку больничной палаты, нависающему над головой тяжелой нагнетающей плитой. Тяжелое казенное белье неприятно шебуршит кожу, словно голышом катаюсь по песчаному пляжу. Не по тому песку, в который хочется зарыться в прохладной тени, слушая шепот океанских волн, а по тому, который назойливо проникает в мельчайшие трещинки и впадины, неведомым образом оказываясь в самых потаенных местах жестко оскаливаясь на беззащитное тело своими крохотными кусачими частицами.

Что произошло? Что случилось? Не могу пошевелить ни единым мускулом… Непонимание, боль, мутный, скрытый густой пеленой тяжелый взгляд… Голову заволакивает странное чувство страха и радости. Мысли бьются в мозгу взбешенной стаей мелких птичек, сбиваясь с траектории, хаотично курсируя по сознанию, словно дикий хищник ворвался в их маленький мир, посеяв суету и панику.

Что произошло? Что случилось? Мысли отказываются выстраиваться в целостные цепочки, оставляя довольствоваться лишь обрывками фраз, воспоминаний, желаний.… Было ли все это на самом деле, или сознание выдало нереальную сказку. Золотая лестница в облаках, рассекающая небо, Фабрика Душ, выточенный город из белоснежного мрамора, Совет Богов, чем это было― сном, реальностью или неподвластной человеческому разуму истиной?

Странно, последнее, что помню― твердую кору дерева, стремительно несущуюся вперед со скоростью реактивного самолета, как инстинктивно закрыла лицо руками в слабой попытке защититься, а затем металлический привкус крови во рту. Дальнейшее кажется ярким сном, раскрашенным детским рисунком, слишком ярким и нереальным, но удивительно живым. Волшебным красочным миром, где трава имеет бирюзовые переливы, а солнце в виде огромного золотого самородка освещает сказочный мир, где принцы прискакивают к принцессам верхом на драконе.

Чем были эти несколько минут, часов, дней, а может долгих лет или столетий, которые я поднималась по золотой лестнице, все дальше уходя в небеса? Время потеряло значение, стало ничем, тонкой нитью в пространстве, едва уловимой паутиной, связывающей настоящее, прошлое и будущее. Удивительно, но именно золотая лестница, Фабрика Душ были отчетливой реальностью на тот момент, единственно важной жизненной точкой в безвременье, сохраняющей тонкую нить.

Сейчас ничего не понимаю… Веки налиты тяжелым свинцом, мышцы не хотят двигаться, даже самое незначительное движение кажется пыткой, словно в тело запихнули миллион саднящих осколков. Вдобавок, ужасный гул в голове разрывает сознание, не позволяя сконцентрироваться. Рот пересох настолько, что засушливые пески пустыни могут показаться тропическим пляжем, оставляя неприятный привкус кошачьего помета при каждом глотке, похожим на проталкивание теннисного мячика через игольное ушко. Хочу поднять руку, протереть заспанные глаза, но она кажется неподъемной частью великана. Странно… чувствую, как едва шевелятся тяжелые пальцы на руках, как медленно ощущаю ноги.

Приятное тепло волной прокатывает по телу, чтобы тут же смениться потоком боли, горящего адского пламени, разрывающего каждую клетку сознания, оставляя тупую боль и нестерпимые муки. Хочу умереть, но мысль подобна порыву ветра, не может долго задерживаться в голове. Белый потолок сквозь тонкие шторы век, ослепляюще слепящий, тяжелый шум в голове, словно после затянувшегося похмелья, и невыносимая боль, вот все, что осталось после чудесной сказки, волшебной иллюзорной картинки, мира Фабрики Душ.

― Открой глаза, Налана. Открой глаза. Посмотри на меня, Налана. Пожалуйста, посмотри, ― знакомый голос тлеющим угольком проникает в сознание, вырывая из пелены небытия, усиливая боль, но возвращая мысли к реальности. Он призрачный, облачный, но родной и знакомый. Он нужен, он связь, нить, которую нельзя упустить, только не сейчас. Нужно поднять веки, посмотреть, я должна. Нельзя терять шанса покинуть темноту! Как бы ни было больно, как бы ни было страшно, нужно это сделать, превозмогая отпущенные организму ресурсы. Последний рывок, второго шанса не будет. Если не выйду из темноты, останусь в ней навсегда, пока не кончится Время.

― Знаешь, Налана, я читала в каком-то журнале, что с больными в коме надо разговаривать, произносить имя.…Рассказывать о событиях, о любых…― тяжелая пауза, никакая боль не может сравниться с этими моментами густой повисшей тишины. Знаю, осознаю, но не могу поделать, только наблюдать сквозь тяжелые веки, не желающие открываться. ― Как назло не знаю, что тебе рассказать, Налана, все кажется полнейшей ерундой, ― тяжелый смешок, прорывающий сознание, заставляющий веки немного дрогнуть. С трудом пытаюсь пошевелить рукой. Кажется, пальцы начали содрогаться, чувствую, как жизнь возвращается в тело с каждым тяжелым вздохом, с каждым ударом сердца. Еще немного и очнусь, открою глаза. Вот сейчас… еще немного, последнее усилие и…

― Не знаю, что тебе рассказать. Прошло девять дней, девять долгих бессонных дней, превратившихся в бесконечность. Я много думала, Нал, за это время. Сидя в больничной палате надо чем-то убить время, чтобы перестать думать. Иногда приходили чудовищные мысли, но возможно, в них есть доля истины, ― вновь повисшая тяжелая пауза, но теперь я вижу, широко открыв глаза, сквозь резь слепящего света после долгой темноты, сидящую возле окна фигуру, разглядывающую голубое небо.

«Мама?! Это ты? Что за бред ты несешь?» ― хочу сказать, но слова застревают в горле тяжелым комком. Вроде бы двигаю указательным пальцем правой руки, вроде бы поворачиваю голову, скосив глаза на застывшую в ярком свете тень, сидящую в пол оборота, а может, показалось. Еще плохо чувствую тело. Она не замечает моих робких попыток движения, погруженная в свои мысли, медленно выпуская струйку сизого дыма в открытое окно, продолжая импровизированную исповедь.

― Может, так было бы проще, Налана, лучше. Может не стоит держать тебя здесь? К чему эти игры в Богов со смертью? Даже не знаю, слышишь ли ты… Жизнь овоща― это не жизнь, ее жалкое подобие. Очнешься ли ты когда-нибудь, и какой ты будешь? Хочу этого, но ужасно боюсь…

«О Боже! Начинаю понимать, к чему ты клонишь! Мама, не надо! Посмотри на меня, я живая!» ― хочу крикнуть, но не могу.

― Знаешь, Налана, это так просто.… Взять и выдернуть вилку из розетки поддерживающих тебя аппаратов. Освободить тебя, закончить эту безумную пытку. Так было бы лучше для тебя, для всех нас. Больше нельзя держать тебя, как бы они не старались… Ты уже понимаешь, начинаешь понимать. В конечном итоге, умирать не страшно, Налана, смерть лишь начало, ― она выбрасывает окурок в окно резким движением, решительно, как щелчок пальцев, медленно поднимается с низкого стула, тряхнув светлыми волосами, и осторожно подходит ко мне, не замечая открытых глаз, испуганно бегающих из стороны в сторону.