Алексей Будников - Огниво Рассвета

Я почувствовал странное тепло, точно стоял не посреди скованной холодом долины, а уже который час путешествовал по знойным Синевартовым Пескам [14] Синевартовы Пески — самая обширна пустыня Гронтэма, расположенная на юго-востоке Мара-Дула. . Даже снежная крупа, словно чуя исходивший от меня пыл, не приближалась ко мне на расстояние десятка ярдов. Подо мной, оставаясь безучастной к царствовавшим вокруг заморозкам, виднелась пожухлая коричнево-зеленоватая трава. А на ней, сея вокруг яркое свеченье, крепко стояли мои сотканные из чистейшего пламени, вдруг объявившиеся ноги.

Я принялся осматривать все тело и действительно — каждая моя точка и каждый волосок ныне пылали рыжим огнем. При этом какого-то испепеляющего пекла я не чувствовал. Жар, безусловно, присутствовал, но, что-то мне подсказывает, если бы меня с макушки до пят охватило пламя, ощущения были бы совсем другими. Даже оплетавшая стопы трава, обжигаемая смотревшимися довольно яростными язычками, не подгорала ни на дюйм. Однако же снег вокруг, стоило мне на него наступить, тут же бесследно истаивал.

В сотне шагов от меня, разразившись громогласным хрупом, треском и гудом, что-то резко вырвалось из-под земли. Продолговатая угловатая белокаменная башня вынырнула из почвы, легко пробив твердь своим плоским, тупым шпилем. Золотые бегунцы, вероятно, отделявшие один этаж от другого, оплетали стан строения через каждые три ярда, однако в остальном не было ни единого намека на ярусное разделение: ни дверей, ни окон, ни балконов. Если в этой башне кто-либо и проживал, то едва ли по своей воле. Подобное устройство смотрелось пригодным скорее для острога, нежели для жилого помещения.

И лишь когда верхушка этого белого гладкостанного столпа, взлетев, уже утопала в поднебесном тумане, башня, наконец, остановилась в росте. Средь чистой, безжизненной пустыни вдруг возникло высоченное, смотревшееся в окружающей мертвенности самое малое очень противоречиво строение, при этом казавшееся скорее слепком, хорошо выточенным наброском архитектора, нежели завершенной работой.

— Наконец, мы встретились, — вдруг подобно грому раскатился в пространстве женский голос.

Я дернулся от неожиданности, принявшись судорожно оглядываться, но никого так и не приметил.

— Кто ты? — срывающимся голосом спросил я.

— Ты знаешь ответ на этот вопрос, — спокойно ответствовал голос.

— Госпожа… Жовелан?

— И-именно-о, — протянул мой собеседник. — Иные звали меня Чтецом. Впрочем, тебе это и так известно.

— И… чего вы хотите? Зачем я зде…

— Чувствуешь? — прервав меня, спросила госпожа. — Ты чувствуешь, Феллайя? Эту мощь, эту безумную силу, что разливается внутри тебя? Ныне она клокочет, словно омутское жерло. Ты чувствуешь ее?

И действительно. Едва голос окончил свою речь, как от сердца по торсу, рукам и ногам будто принялось течь нечто кипящее. Распространяясь по всему телу, это непонятное ощущение останавливалось, собиралось в клубки на кончиках пальцев, и, взяв короткую передышку, устремлялось обратно к кровогонному органу. Теперь сердце, подобно водовороту, принялось всасывать эти бурлящие частицы обратно, наполняясь пылом и точно разбухая, но вскоре успокоилось, остыло, став спокойно, словно ничего и не было, биться в своем обычном ритме.

— Эта сила… Она пришла в Гронтэм, дабы погубить его, — едва в моем нутре перестали происходить странные катаклизмы, проговорила Чтец. — А в итоге призвана спасти его от угасания… Она — яд. Во всех смыслах этого слова. По твоим жилам течет чистейший яд, Феллайя. Однако ты жив и здрав, практически не поддаешься болезням, заживляешь свои раны скорее любого живущего в мире создания. Твое существование парадоксально по сути своей.

— Но я не один такой, — не зная, куда, к какой снежинке обращаться, оборачивался я с речью. — Трелонские колдуны… Некроманты. Они ведь обладали таким же даром?

— Таким же. Однако не сравнивай себя с ними. Те капли силы, что вобрали в себя некроманты — не ничтожнее твоих, но эти капли были много более… молодыми. Бесчинствовавшая тогда мощь была подобна рвущемуся к женскому обществу юнцу. Им руководит лишь естественный инстинкт, бьющее во все отделы разума семя. И никаких дум о последствиях свершения своих мечт. Теперь же, когда эта темная, чуждая, узурпаторская сила, казалось бы, исчезла из Гронтэма, она на самом деле, мелкими неуловимыми крупицами, лишь осела на его дно, набираясь твердости и… мудрости. И вот в один прекрасный момент, когда ее потеряли из виду даже самые внимательные колдовские взгляды, выплеснулась, найдя для себя новое пристанище. То есть тебя, Феллайя из Нумара.

— Не понимаю… Что я могу? Я лишь разбойник, маг недоучка, не знающий и йоты своего таланта.

— О, поверь, ты знаешь его вдоль и поперек. Надо лишь выудить это знание из памяти. И не из той, что кроется в твоем сознании и подсознании, а из той, что посетила тебя вместе с твоей силой.

— Не понимаю. И как же это сделать?

— Я - не знаток магического искусства, Феллайя, — ушла от ответа госпожа Жовелан.

— Даже знатоку это было не под силу… — помянул я Вильфреда Форестера. — Впрочем, вы и так в курсе всех моих жизненных перипетий.

— Отчего же? — удивился голос, точно приблизившись к самому моему уху.

— Ну… — смутился я. — Вы же вроде ясновидящей… Чтец.

— Именно, что Чтец. Я созерцаю лишь то, что демонстрирует мне мой писарь. Не больше, не меньше. Не думай, что мне известно все, что случалось, случилось или только случится с этим миром. От столь обильного знания я бы, наверняка, сошла с ума и легла в могилу гораздо раньше, чем то на самом деле произошло.

— Все одно, — отмахнулся я, пытаясь прогнать назойливый, будораживший естество голос подальше от себя. — Доныне никто так и не смог донести до меня всей сути этой темной силы.

— Значит, ты не там искал.

— Как же? Мне даже довелось посетить саму обитель древних колдунов, Трелонскую башню, что по определению обязана содержать все накопленные ими за жизнь знания и исследования. Ничего.

— Тогда тебе следует вопрошать не к безжизненным книжным страницам, а к самим носителям твоего дара.

— Это как? — заметался я. — Все трелонцы давно мертвы, вы сами об этом сказали. Да и я, после увиденного в башне, в сем практически убежден.

— Теперь Гронтэм не носит их плотских обличий, ты прав. Однако не все в этом мире измеряется одной лишь плотью.

— Что… — пытаясь понять посыл недоговорившей госпожи Жовелан, начал я, тряхнув головой. — Что это значит?.. Вы хотите, чтобы я…

— Не утруждай себя лишними думами. — Я, казалось, даже почувствовал на щеке чье-то легкое, мягкое прикосновение. — Судьбой тебе уготована особая тропа, право, проторить ее ты обязан сам. Первым «крестом» на ней обозначен эфирный трелонский приют, что вместе с тем является живительным погостом их тел. И запомни, Феллайя из Нумара: я никогда не ошибаюсь с предсказаниями, потому что не я их составляю. Я всего лишь посредник этого знания. Именно на твою юдоль ныне выпало бремя стать искрой, что разожжет угасающее пламя этого мира. Это не твой выбор и не мой, так велено Той, кому ни мы, ни плотские существа противиться не в силах.