Джоан Роулинг - Гарри Поттер и Реликвии Смерти

Тело Волдеморта унесли и положили в комнатку неподалеку от Зала, подальше от тел Фреда, Тонкс, Люпина, Колина Криви и полусотни других, погибших в борьбе с ним. МакГонагалл вернула факультетские столы, но никто не сидел в соответствии со своим факультетом: все смешались вместе, преподаватели и школьники, призраки и родители, кентавры и домовые эльфы, и поправляющийся Флоренций лежал в углу, и Гроуп заглядывал в окно, и все швыряли еду в его смеющийся рот.

Некоторое время спустя, опустошенный и истощенный, Гарри обнаружил, что сидит на скамье рядом с Луной.

— Если бы это была я, я бы хотела немного покоя и тишины, — сказала она.

— Я очень хотел бы, — ответил он.

— Я их отвлеку, — предложила она. — А ты надень плащ.

И прежде чем он успел произнести хоть слово, она прокричала: «Ооо, смотрите, Пузурястый Мычальгер [99] Blibbering Humdinger. В названии выдуманного Луной зверя видны слова blubber (пузырь) и hum (мычать). !» — и показала пальцем в окно. Все, кто услышал, повернули головы, и Гарри накинул на себя плащ и поднялся на ноги.

Теперь Гарри мог пройти сквозь Зал без помех. Он заметил Джинни в двух столах от него; она сидела, положив голову на плечо матери. Он сможет поговорить с ней позже, у него будет время — часы, дни, а может, и годы, чтобы говорить. Он заметил Невилла и меч Гриффиндора, лежащий возле его тарелки; Невилл ел в окружении группы восторженных поклонников. Проходя между столами, он заметил трех Малфоев, сгрудившихся вместе и словно бы не уверенных, должны ли они находиться здесь, но никто не обращал на них ни малейшего внимания. Повсюду, куда он смотрел, кучковались воссоединившиеся семьи, и наконец он увидел двоих, к чьему обществу он стремился больше всего.

— Это я, — прошептал он, склоняясь между ними. — Пойдемте со мной?

Они тотчас поднялись, и втроем они покинули Большой Зал. Огромные куски были выбиты из мраморной лестницы, часть перил исчезла, и, взбираясь по лестнице, каждые несколько ступенек они натыкались на обломки и пятна крови.

Где–то вдали они слышали Пивза; тот носился по коридорам и распевал победную песню собственного сочинения:

Наш Поттер был Избранник, и УпСики накрылись,

Он Лорде дал по морде, и мы повеселились!

— Правда, позволяет осознать весь размах и трагизм случившегося, а? — сказал Рон, открывая дверь и пропуская Гарри и Гермиону вперед.

Счастье придет, подумал Гарри, но сейчас оно было приглушено чувством опустошенности, и боль от потери Фреда, Люпина и Тонкс пронзала его, словно от физической раны, каждые несколько ступенек. Больше всего он ощущал колоссальное облегчение и безумное желание спать. Но в первую очередь он должен был объяснить Рону и Гермионе — они столько времени были вместе с ним, они заслужили правду. Он тщательно пересказал все, что видел в Думшлаге и что потом случилось в лесу, и они даже не начали еще выражать свой шок и изумление, когда наконец–то они добрались до места, куда шли, хотя ни один из них не упомянул место назначения.

С того раза, когда он ее видел, гаргулья, охраняющая вход в директорский кабинет, откинулась в сторону; она стояла скособочась, смахивая на боксера в состоянии грогги, и Гарри подивился, сможет ли она в дальнейшем различать пароли.

— Мы можем пройти? — спросил он гаргулью.

— Валяй, — простонала статуя.

Они перебрались через нее и ступили на каменную винтовую лестницу, медленно поднимающуюся наверх, как эскалатор. Добравшись до верха, Гарри открыл дверь.

Он едва успел заметить каменный Думшлаг на столе, где он его оставил, как душераздирающий шум заставил его громко вскрикнуть. Он успел подумать о проклятьях, вернувшихся Упивающихся Смертью и возрождении Волдеморта…

Но это оказались аплодисменты. Повсюду на стенах директора и директрисы Хогвартса стоя награждали его овацией; они махали шляпами (некоторые — париками), тянулись через свои рамы, чтобы пожать друг другу руки; они пританцовывали вверх–вниз в креслах, в которых они были нарисованы; Дайлис Деруэнт в открытую всхлипывала, Декстер Фортескью размахивал слуховым рожком; а Файнис Найджелус выкрикнул своим высоким неприятным голосом: «И позвольте заметить, что факультет Слизерин тоже сыграл свою роль! Пусть о нашем вкладе не забывают!»

Но Гарри смотрел лишь на человека, изображенного на самом большом портрете, прямо за директорским креслом. Слезы стекали из–под полумесяцевидных очков на длинную серебряную бороду, и исходящие от него гордость и благодарность легли на душу Гарри таким же бальзамом, как песня феникса.

Наконец Гарри поднял руки, и все портреты уважительно замолчали. Они широко улыбались, некоторые вытирали глаза, и все жадно ожидали, когда он заговорит. Он, однако, обратился к Дамблдору, и заговорил, выбирая слова с огромной осторожностью. Конечно, он был вымотан, глаза закрывались сами собой, но все же он должен был сделать последнюю попытку, спросить последний совет.

— То, что было спрятано в снитче, — начал он, — я бросил это в лесу. Я не знаю, где именно, но я не собираюсь возвращаться и искать снова. Вы согласны?

— Дорогой мой мальчик, я согласен, — ответил Дамблдор; прочие портреты выглядели сконфуженными и заинтригованными. — Мудрое и смелое решение, впрочем, меньшего я от тебя и не ожидал. Кто–либо еще видел, где оно упало?

— Никто, — ответил Гарри, и Дамблдор удовлетворенно кивнул.

— Однако подарок Игнотуса я намерен сохранить, — продолжил Гарри, и Дамблдор просиял.

— Ну конечно же, Гарри, он твой навсегда, пока ты сам не передашь его!

— И остается еще это.

Гарри протянул Старшую палочку, и Рон с Гермионой взглянули на нее с уважением, которое даже в гаррином одурманенном и полусонном состоянии ему не понравилось.

— Я ее не хочу, — произнес Гарри.

— Что? — громко воскликнул Рон. — Ты свихнулся?

— Я знаю, что она сильная, — устало ответил Гарри. — Но с моей мне было лучше. Так что…

Он пошарил в сумочке, висящей у него на шее, и вытащил два кусочка остролиста, по–прежнему соединенных лишь тонкой жилкой пера феникса. Гермиона сказала, что эта палочка не может быть починена, что поломка слишком серьезна. Единственное, что он знал — что если это не сработает, ничто не сработает.

Он положил сломанную палочку на директорский стол, прикоснулся к ней самым кончиком Старшей палочки и сказал: « Reparo ».

Когда половинки волшебной палочки скрепились, красные искры брызнули из ее кончика. Гарри понял, что ему удалось. Он подобрал волшебную палочку из остролиста и пера феникса и внезапно ощутил в пальцах тепло, словно палочка и рука радовались своему воссоединению.

— Я собираюсь вернуть Старшую палочку, — сообщил он Дамблдору, наблюдавшему за ним с большой любовью и восхищением, — туда, откуда она была взята. Она может оставаться там. Если я умру естественной смертью, как Игнотус, ее сила пропадет, верно? Получится, что ее предыдущий владелец никогда не был побежден. Это будет ее концом.