Екатерина Шашкова - Тропы Междумирья

— Дура ты, а не дочь! — вспылил мужчина. — И истеричка, вся в мать!

— Она мне не мать! — буркнула я. И добавила в порыве злости: — Да и вы мне не отец!

Внешне почти ничего не изменилось: Муллен относился к той редкой категории людей, которые умеют злиться благородно, не брызжут слюной, не покрываются красными пятнами, даже кулаками не трясут. Ничего не изменилось, но я почувствовала, что Хозяин доведён до белого каления.

Он даже говорить ничего не стал, просто развернулся и зашагал к выходу из лагеря. Дамир проводил его сочувствующим взглядом. Конечно, он всё слышал. Все слышали, мы же не шёпотом ругались.

Ну и что!

Мне даже стыдно не было. Первые пять минут.

Но почему‑то я всё равно неотрывно смотрела, как мужчина размашисто шагает по направлению к замку.

Что ещё мне крайне не нравилось на перевале — так это родовое гнездо Нерморов под боком. Хотя, с другой стороны, Итьер‑то всё равно остался в столице. А сам замок мне ничего плохого не сделает. Разве что на горизонте помаячит.

Ночь была душной.

Ксанка ворочалась в постели, пытаясь если не заснуть, то хотя бы задремать. Но одновременно с этим панически боялась закрыть глаза.

Память вернулась, а вместе с ней вернулись и страхи.

Днём было ещё ничего, девушка вполне успешно изображала прежнюю себя, улыбалась, шутила. А ночью зажигала в комнате все свечи и мечтала, чтоб поскорее наступил рассвет. Но ускорить течение времени было невозможно, минуты тянулись одна за другой, складываясь в ещё более длинные часы ужаса и одиночества. Ночь казалась бесконечной.

У Ксанки было несколько лет свободы: без лишних мыслей, без страхов, без тоски по дому. Несколько лет счастливой жизни в облике деревенской девчонки Исты. Случались, конечно, и неприятности, как же без них. Бабка ругалась за неправильно сготовленное зелье, куры удирали со двора через неплотно закрытую калитку, солнцем пересушивало драгоценные целебные травы… Всякое, в общем, бывало. И люди смотрели косо, сторонились ведьму. Сторонились — но не трогали. Пока ещё не трогали. Жители Серого Лога были довольно терпеливыми. В отличие от тех, первых…

Первым оказалось достаточно одного — единственного проявления магии, чтоб принять решение. А Ксанке тогда не хватило буквально пары секунд, чтоб навсегда исчезнуть из этого мира.

Первые… Первые люди, встреченные девушкой в этом мире. Сначала она называла их так, потому что верила — будут другие, вторые или третьи, культурные и образованные, которые помогут юной магичке вернуться домой. Но надежда с каждым днём таяла, а название оставалось.

Хотя, если смотреть на вещи объективно, с высоты полученного за последние годы опыта — не так плохо всё и складывалось. Могло быть намного хуже.

Началось, конечно, страшновато: с кладбища.

Нет, не с того кладбища, на котором их с Марго запихали в пентаграмму и чуть не сожгли. Тогда и страха‑то толком не было, только чувство бредовости происходящего. Как будто это шутка, дурацкий розыгрыш однокурсников, друзей, или даже Витька, решившего отвадить сохнущую по нему девчонку.

Слишком быстро всё случилось, слишком спонтанно.

Нестабильная пентаграмма, перемещение… и, словно в продолжение глупой шутки, ещё одно кладбище, уже местное. Рыхлая земля, кресты, надгробные камни — и рыдающая на свежей могиле женщина.

Увидев Ксанку, женщина не испугалась, даже не отшатнулась. Наоборот, вскочила со своего места, забыв отряхнуть испачканные землёй колени, схватила девушку за руку и потащила за собой, быстро тараторя на незнакомом языке.

Ксанка не сопротивлялась, она и сообразить‑то толком ничего не успела. Активированная с помощью её крови пентаграмма выпила из девушки все силы, так что после перемещения она даже идти нормально не могла, постоянно запиналась. А мыслительный процесс казался чем‑то безумно сложным, временно недоступным. Да и не слишком нужным. Всё происходящее воспринималось отстранённо, как во сне. Наверное, это и был сон.

Кладбище располагалось на окраине посёлка. Именно там, в посёлке, жила подобравшая Ксанку женщина. Была она женой местного старосты, поэтому дом, куда привели девушку, был самый большой во всей деревне. Впрочем, Ксанка тогда этого не знала, поэтому жилище показалось ей маленьким, тёмным и душным. Ещё душнее стало, когда встречать гостью высыпали все домочадцы, а было их немало: сам староста, его брат, жена брата, четверо их детей, двое маленьких внуков неопределённого пола, собака, кошка и ящик с цыплятами. Цыплята пищали, малыши галдели, взрослые размахивали руками и перебивали друг друга, собака путалась под ногами, кошка под шумок подбиралась к ящику, чтобы выхватить оттуда особо привлекательного птенца. А посреди этой какофонии стояла Ксанка, и мысль у неё была только одна — как бы в обморок не упасть.

Обошлось.

Женщина наконец‑то договорилась о чём‑то с родственниками, разогнала всех спать, а Ксанку увела в другую комнату, усадила на лавку, сунула в руки кружку с парным молоком, присела рядом и принялась деревянным гребнем вычёсывать ксанкины волосы, что‑то негромко при этом напевая. Иногда она прерывала пение, чтоб задать очередной вопрос, но девушка не реагировала. Ведь во сне не обязательно отвечать, особенно если спрашивают на незнакомом языке.

На улице грохотал гром, дождь барабанил по крыше, гребень легко скользил по волосам, молоко в кружке остывало, и очень хотелось спать.

В доме доброй женщины Ксанка пробыла около недели.

Этого времени хватило для того, чтоб понять — женщина была не только добрая, но и сумасшедшая. Не буйная, не психопатка, просто слегка не в своём уме. И стала она такой не слишком давно.

До этого они прожили с мужем лет двадцать, причём душа в душу. Разве что детей завести никак не получалось. Все уже считали, что и не получится, но тут Лия (так её звали) наконец‑то забеременела и благополучно родила девочку. Пополнение в доме старосты праздновали всем селом, родители в малютке души не чаяли, но счастье было недолгим. Через год девочка умерла.

При средневековом уровне медицины такое случалось чаще, чем хотелось бы, так что никто особо не удивился. Староста погоревал немного, а потом смирился и отвлёкся домашними хлопотами. А у Лии отвлечься не получалось. Каждый день ходила она на кладбище, на могилу дочери, и просила там всех богов, и старых и новых, чтоб вернули её ребёнка.

Боги, понятное дело, на зов не отвечали. Год не отвечали, другой…

Но однажды прямо перед глазами молящейся женщины возникла Ксанка. В не слишком здоровом мозгу Лии что‑то щёлкнуло, и она сочла незнакомую девушку своей воскресшей дочерью. И разница в возрасте её нисколько не смущала.