Евгения Кострова - Калейдоскоп вечности (СИ)

— Сегодня, — выдохнул представитель, отворачиваясь от демонических алых глаз, в которых слабо тлел уголь жажды, — ты и сам прекрасно понимаешь, что в этот раз все будет по-другому. Ты это чувствуешь, не может быть иначе, или вразуми, откуда это захватывающее предвестие перемен в груди? Такое я испытывал единожды, а сейчас волнение наполняет меня, словно вот сейчас выйдет главное действующее лицо и прокричит, что пришел конец томительному ожиданию.

— Ты и раньше это говорил, — надменно пробормотал мастер, сводя брови на переносице.

— Нет, лишь ты один не хочешь признаваться. Попробуй вспомнить, — представитель наклонился к юноше, шепча на ухо слова, которые он так хотел услышать, — ради чего ты сидишь в подземных катакомбах, начищая до блеска раритеты, которые никому не нужны. Прошлое — это ностальгические отрывки памяти, за которые мы хватаемся, как за спасательную ветвь, но бурное течение настоящего все равно уносит вперед, и в итоге будущее дает надежду. Ты же будущему не веришь, безропотно доверяя прошлому.

— Если я верю в прошлое, а ты в будущее, то кто же верит в настоящее?

— Те, кто выйдет с рассветом на Турнир, — пророчески вымолвил представитель. — Я хочу их испытывать столько, сколько потребуется. Жертвы неминуемы в этой борьбе, и я пойду на них, — бледные пальцы сильно сжали кружевную спинку стула, вены на его руках вздулись, костяшки побелели, а лицо приняло непроницаемое выражение, только сумрачные глаза блестели от нахлынувшего возбуждения. — Мальчик, которому достался сапфир, не обычен. Он послушен, и в то же время идет наперекор всем писаным и неписаным законам, установленными нашими богами, слушает зов сердца, а не разума. То его погибель и величайшая сила. Будет интересно посмотреть, к чему это его приведет.

— Ты всегда находишь себе любимчиков на арене, — сказал мастер, не разделяя разожженного любопытства и взбудораживающего интереса своего гостя. — Но пока, ни один из них не принес тебе освобождения от бессмертия и череды несчастий, настигающие Великие Империи и общество, которые ты пытаешься сохранить, принося в дань людскую кровь. Пальцы легко переливали черные и бардовые жидкости из одного флакона в другой, и крупные драгоценные кольца отсвечивали лазурью и бирюзой; если он проронит хоть одну каплю на кожу, то она прожжет ее до мяса, расщепляя кости и сухожилия. От консистенции расплавиться металл, а земля иссохнет, превратившись в пустырь, разойдясь трещинами и буграми. Он закупорил прозрачный флакон крышкой из цельного изумруда и крепко затянул прочной тонкой веревочкой, поставив на высокую стеклянную подставку, где хранились дюжины похожих снадобий.

— Я посмотрю на него, — пробормотал лавочник, рассматривая черную пустоту в своих зрачках в отражении багряной жидкости, колыхающейся в многоугольной кристаллической форме. Он поднялся из-за стола, тихо отодвинув кресло с высокой деревянной спинкой, и пообещал:

— Твое поручение будет исполнено сегодня. Надеюсь в предупреждении того, каковы будут последствия, ты не нуждаешься. Ароматные подсвечники и яркие огни в канделябрах затухали один за другим, пропуская длинную волнообразную струю дымки, передавая главенствующую силу мягким солнечным лучам, тянущимся сквозь шторы и падающие на хрустальный алый дворец. Казалось, что яркий рубиновый свет исходил из внутреннего строения архитектурного чуда, а не отражал непорочный и благородный оттенок солнца. Дворец наполнял плотный холодный и ощутимый сумрак комнаты загадочным сиянием, и темнота утопала в атмосфере неописуемой благости цвета крови.

Представитель проводил его удаляющиеся по деревянному коридору шаги леденящим и скорбным взглядом, будто провожал на помост смертника греховную душу, безнадежно канувшую в бездонной пропасти тьмы. Он чувствовал жалость к этому существу, объятому тенью неизвестного и пугающего прошлого. Он знал, что этот человек не допустит его до своих сокровенных воспоминаний. За столько лет, он так и не узнал, что в действительности представляет собой оборотень, прячущийся за человеческой маской — в чертах лица его отражалась то невероятная жалость и доброта, то необъяснимая жажда и непреодолимый гнев. Но между ними существовала крепкая и нерушимая связь общей цели, которой они объединены до поры до времени. Его длинные локоны взметнулись серебряной паутиной, когда он отодвигал седзи из темного эбенового дерева и холодный порыв ветра вместе с щемящей пеленой солнечного света затопили комнату, овеяв каждую из вещей. Золотые колокольчики, подвешенные на тонкие цепочки с крупными вставками яшмовых бусин, мелодично зазвенели, и несколько капель с водяных часов упали на черную плитку пола, мгновенно впитав в себя крупицы времени, а сверкающие солнечные блики отражались от зеркал в резной раме, украшенной роскошными образами цветущих растений и морских раковин, принимающих живой и осмысленный облик. Подручные, завидев белоснежную мантию, подхватили металлические ручки красного деревянного паланкина, приоткрывая шифоновый алый полог и ставя перед его ногами небольшую ступенчатую лесенку, женщины зажигали кадила, задувая длинные палочки с зажженным концом зеленоватого огня, и заливали кипятком смесь из душистых трав, отдающих сильным жасминовым духом. Их лбы украшали золотые подвески с кулоном в виде прозрачной слезы, а кожа была их цвета топленого молока, по которой шли мелкие китайские аспидные письмена из великого Пятикнижия, расходившиеся даже на веках глаз. Длинные ухоженные ногти покрывала филигранная серебряная сетка с мелкими сапфирами, и когда прислужницы приподнимали керамические чаши, наполняя их янтарной жидкостью, драгоценные камни сияли, и казалось, что руки их были пропитаны целебной магией. Когда его эскорт двинулся вперед, представитель в последний раз посмотрел на небольшую застройку с багряной черепичной крышей, перекрывающую вход в жилище лавочника перекрестной деревянной калиткой. Весной на задний двор слетаются цапли, расхаживая грациозной походкой по мутно-изумрудной воде, ослепляющий чистотой и изяществом белоснежный образ с черными полосами на крыльях, а когда те взлетают, поднимая веером блестящие холодные искры и изгибая узкую длинную шею, сердце зрителя замирает от предвкушения полета в далекие и бескрайние пучины облаков, в синеющую гладь небес. Неважно знойное то были дни, испытывающие простого обывателя удушающей жарой или сезоны дождей, от которых сердце сковывало равнодушием за долгие недели нескончаемой влаги и промерзлой земли, смотреть издалека на этих крылатых созданий было равносильно мгновению спокойствию. И пусть это было кратковременное утешение перед предстоящей болью утраты, он был счастлив и влюблен в часы, наполненные спокойствием, разрушаемым ночным пением цикад или мчащимся шумом дождя. Теперь это время больше не наступит никогда, он знал это. Завтрашний день станет началом новой истории, которая преобразит действительность, как это было когда-то. Представителю были знакомы эти ощущения, когда холодеют ладони, а в груди томится волнение, ускоряющее сердечный ритм — приятное и больное ожидание, которое закончилось. Начиная с первого дня, когда его высокие сабо ступили на белую лестницу здания Правительства, он расставался с беззаботной жизнью шестнадцатилетнего мальчика, и мать утешительно улыбалась ему — приободряющий взмах руки, означающий прощание; и заканчивая бесчисленными часами одиночества, и пугающая вечность ответственности и обязанности перед всем человечеством. Груз, мучавший его на протяжении стольких лет, постепенно исчезал, а за ним приходила неизвестность, что наступит завтра. Он вспомнил глубокие, как морская пучина глаза, в них отражались сопротивление и отчуждение, укоренившаяся ненависть, отвращение и стремление защищать любимых. И прежде доводилось ему встречать таких как он, и восхищаться ими, но такого яростного и сильного взгляда, он не видел ни у одного из тех, кто взошел на один из хризантемных престолов.