Дэвид Эддингс - Обитель чародеев

— …и ты не можешь жениться до тех пор, пока не заведешь свое дело, — договорил за него Гарион.

— Ваше величество будет очень мудрым королем.

— Если только мне удастся избежать ошибок на первых порах, — усмехнувшись, сказал Гарион.

Вечером Гарион зашел к тете Пол и протянул ей сверток.

— Что это?

— Подарок от одного молодого стеклодува, которого я встретил в городе, — ответил Гарион. — Он настоял на том, чтобы я передал его тебе. Его имя — Джоран… Осторожнее, а то разобьешь.

Тетя Пол принялась медленно разворачивать бархатную материю, и когда увидела стеклянную птицу, у неё вырвался невольный вздох восхищения:

— О, Гарион!.. В жизни я не встречала ничего более прекрасного!

— Это очень хороший мастер. Он работает у стеклодува по имени, Торган, а Торган утверждает, что это гений. Он хочет встретиться с тобой.

— А я хочу встретиться с ним, — взволнованно сказала Полгара, не в силах оторвать глаз от стеклянного чуда. Затем она бережно поставила воробья на стол. её руки тряслись, а красивые глаза были полны слез.

— Что-то не так, тетя Пол? — испуганно спросил Гарион.

— Нет, ничего, Гарион. Так… ерунда.

— Тогда почему ты плачешь?

— Тебе этого не понять, дорогой, — ответила она и крепко обняла его.

Коронация состоялась на следующий день, ровно в полдень, под громкий перезвон городских колоколов. Королей и членов их семей, знати и приглашенных горожан оказалось так много, что зал райвенского короля не смог вместить всех желающих.

Гарион мало что запомнил из того дня, но в память врезалось то, что в плаще, подбитом горностаем, было жарко, а корона из чистого золота, которую райвенский епископ надел ему на голову, оказалась ужасно тяжелой. И конечно, запало глубоко в душу, как Око Олдура разгоралось все ярче и ярче, когда Гарион направлялся к трону, слушая ставшую привычной странную мелодию. Песнь камня так громко звучала в ушах, что он едва различал радостный шум толпы, взойдя на престол.

Однако один голос он слышал совершенно отчетливо.

— Слава Белгариону! — произнес этот голос, давно ставший его вторым «я».

Король Белгарион сидел, скучая, на троне в зале райвенского короля и слушал нагоняющий тоску голос посла Толнедры Вальгона. Для Гариона наступили тяжелые времена: столько дел, к которым он не знал даже, как подступиться. Во-первых, он совершенно не мог отдавать приказания; во-вторых, он обнаружил, что для себя у него совершенно не остается времени, и в-третьих, он не имел ни малейшего представления, как отделаться от слуг, которые постоянно вертелись вокруг. Куда бы он ни направлялся, они преследовали его повсюду, и он уже оставил надежду поймать излишне старательного телохранителя, камердинера или посыльного, который последние два дня шествовал за ним по коридорам.

Друзья чувствовали себя неуютно в его присутствии, называя Гариона «ваше величество», хоть он бесчисленное количество раз просил их не делать этого. Он не чувствовал себя другим человеком и, глядя на себя в зеркало, не замечал, что хоть как-то переменился, но все поступали так, будто в нем произошли серьезные перемены. Выражение облегчения, мелькавшее на их лицах всякий раз, когда он оставлял их, больно ранило Гариона, и он, подобно улитке, замыкался в себе, находя утешение в молчаливом одиночестве.

Тетя Пол все время находилась рядом с ним, но и с ней было не так, как прежде. Раньше он всегда был при ней, теперь роли поменялись, и это казалось ему совершенно противоестественным.

— …Предложение, если ваше величество позволит мне сказать, представляется крайне заманчивым, — заметил Вальгон, заканчивая чтение последнего договора, предложенного Рэн Боруном. Толнедрийский посол отличался язвительностью, имел орлиный нос и аристократическую осанку. Это был Хонетит, он происходил из той семьи, которая основала империю и из которой вышли три императорские династии, и едва скрывал свое презрение ко всем олорнам. Для Гариона он являлся источником постоянного раздражения. Не проходило и дня, чтобы новый договор или торговое соглашение не поступали от императора. Гарион быстро понял, что толнедрийцы крайне негативно относятся к тому факту, что его подписи нет на том или ином пергаменте, и продолжают действовать по принципу: если человеку постоянно подсовывать документы, то в конце концов он что-нибудь да подпишет, лишь бы его оставили в покое.

Стратегия Гариона была очень проста: он отказывался вообще что-либо подписывать.

— Точно такой же документ они предлагали на прошлой неделе, — мысленно услышал он голос тети Пол. — Все, что они сделали, это переставили местами пункты да ввели несколько новых слов. Скажи ему — нет.

Гарион посмотрел на хитрого посла почти с открытой неприязнью и решительно заявил:

— Совершенно исключено.

Вальгон начал протестовать, но Гарион оборвал его.

— Это предложение точь-в-точь соответствует представленному на прошлой неделе, Вальгон, и мы оба это прекрасно понимаем. В тот раз я сказал «нет», и сейчас мой ответ будет таким же. Я не предоставлю Толнедре предпочтительный статус в торговле с Райве; я не собираюсь просить разрешения Рэн Боруна подписывать какое-либо соглашение с какой либо нацией, и я, разумеется, не соглашусь с каким бы то ни было изменением условий Вомимбрских соглашений. Пожалуйста, передай Рэн Боруну, чтобы он мне больше не надоедал, если, конечно, ему не захочется говорить дело.

— Ваше величество! — воскликнул потрясенный Вальгон. — Не подобает так разговаривать с императором Толнедры.

— Я говорю так, как считаю нужным, — подчеркнул Гарион. — Я… мы разрешаем покинуть замок.

— Ваше величество…

— Вы свободны, Вальгон, — не дал ему договорить Гарион.

Посол резко выпрямился, холодно поклонился и с высоко поднятой головой удалился.

— Неплохо, — протянул король Энхег из укрытия, где он сидел вместе с другими королями. Незримое присутствие королевских особ постоянно нервировало Гариона. Он понимал, что они следят за каждым его шагом, присматриваются, приходят к определенным выводам, оценивают его решения, его манеру поведения, его слова Он также понимал, что имеет право на ошибку в эти первые месяцы правления, и ему очень хотелось, чтобы при этом никто не присутствовал, но как скажешь группе монархов, что он предпочел бы не быть центром их внимания?

— Немного прямолинейно, однако… вы так не считаете? — сказал король Фулрах.

— Со временем он научится вести себя более дипломатично, — предположил король Родар. — Я полагаю, что Рэн Борун найдет эту прямолинейность не лишенной свежести… после того, как оправится от апоплексического удара, получив ответ нашего Белгариона.