Ирина Якимова - Либитина (СИ)

Знакомые сильные тяжелые руки, столько раз ласковыми поглаживаниями доводившие меня до экстаза, обняли за талию, знакомое сильное горячее тело, которое я совсем недавно покрывала поцелуями, прижалось к моему. Я закрыла глаза, отрешившись от картинки спальни. И, хотя забыть, как эти же руки грубо, злобно толкали меня во тьму коридора, как это же тело стеной преграждало путь в спальню Антеи, не могла, впервые за три дня я чувствовала печаль расставания с любимым, а не ненависть к бездушному предателю. Впервые я чувствовала вторую рану, где-то внизу живота, там, куда муж целовал меня бессчетное число раз, там, где части наших тел, соприкасаясь в акте любви, теряли оболочки и растворялись друг в друге, там где в темной колыбельке материнского тела пятнадцать лет назад спал наш единственный ребенок.

— Как проходит ваш ритуал? — словно со стороны услышала я свой глухой, в последние три дня огрубевший от крика голос. — Расскажи.

— Зачем?

— Хочу представить, как… это происходит.

— Двое охотников держат тварь, пока глава читает защитную молитву. Он же следит за лицом твари, глазами. Как только он замечает в твари отклик на молитву — отклик последней человеческой частицы, он брызгает ей в лицо водой из источника Донума. И это сигнал для последнего, четвертого участника — охотника, что держит наготове кинжал. Он вонзает кинжал твари в сердце и тотчас же извлекает. Если серебро лезвия не почернело от крови твари, значит, ритуал удался. Душа обращенного освобождена от уз проклятия.

— Но… если Гесси только читал молитву, когда вы «освобождали» Антею, у кого же был кинжал?

— У меня, — муж трудно сглотнул. — Пусть, ты должна это знать… Удар кинжалом Антее нанес я, Ариста.

Я приняла это откровение удивительно равнодушно. Просто чаша моего ужаса давно была переполнена, так что этот новый пролился мимо. Отец убил родную дочь, ставшую тварью — что ж, таков новый мир кошмара, в котором я живу.

— Они твари, неисцелимые, проклятые, — хрипло сказал Эреус. — Я похоронил Антею, когда шел от нее, прикованной на цепь, за Гесси. Тот, кто обратил ее — ее убийца, а я освободил ее душу. Их нельзя исцелить! И каждая сильна и прожорлива, убивает по человеку в три дня, и каждая, как сумасшедшая, делится своим проклятием с юными, наивными, такими, как Антея! Они наводнили Термину! Только мы стоим у них на пути, и нужно забыть о жалости! Как при чуме сжигать весь дом, если там есть хоть один заболевший!

— Вы нелюди, — я содрогнулась, и он разжал объятия.

— Да, нелюди! — фанатичная страсть появилась в голосе Эреуса… нет, Диоса: себя прошлого он убил вместе с Антеей. — И их, и наша сила многократно превосходят человеческие, и приходят они ниоткуда, из единой Бездны! Охотники тоже твари, только светлые, но, как и темные, мы должны оставить человеческие привязанности. Забыть жалость, отсечь боль. Гесси был прав: настоящий охотник лишь тот, кто убил родного, любимого, ставшего темной тварью! Я сомневался, проявил слабость, и судьба меня наказала. Но теперь я настоящий охотник!

— Я прощаю тебе, Диос, все, кроме одного. Я не прощаю, что ты так быстро утратил надежду, — голос совсем сел, оставалось молчать или скулить, но я выбрала третье — шептать как ведьма. — Антея не была марионеткой Макты, она была живая, просто… запутавшаяся. Ее можно было исцелить. Их всех можно исцелить. И я жизнь потрачу на то, чтобы доказать это, а если жизни окажется мало, возьму еще вечность. -

Эта клятва вдруг явилась из ниоткуда: незаписанная, необдуманная. Просто душа моя, бродя по тропам горестных дум, случайно свернула на неприметную тропинку. «Мама?» — позвала из темноты Антея, живая, просто… запутавшаяся. Я пошла на зов, и тут же истина заполыхала перед ней огненными буквами.

Я опять прошла мимо охотника в коридор, и он не препятствовал. Пропасть темной лестницы закачалась перед глазами. Я крепко ухватилась за перила и глухо заметила:

— Я уйду сейчас, Диос, и ты не остановишь меня. Ты не убьешь меня, что бы ни говорила тебе твоя новая вера. Я — последний тонкий лучик твоей гаснущей, но еще живой надежды.

Его молчание и стук моих каблучков — вниз, вниз, во тьму, во тьму, во тьму… С момента в спальне я больше не посмотрела бывшему мужу в глаза. Я не узнала, какие они у него были, когда я приносила клятву, да это и не было важно. Я оставила себе его последний родной взгляд.

Я остановилась в гостинице на выезде из Карды. Ее три дня провалялась в жару и бреду. Мне являлась Антея, то совсем крохой, сосущей мою грудь или спящей у меня на животе, то большой девочкой, шьющей любимой кукле платье, в то время как я расчесывала ее волосы. Заканчивались сны одинаково: вместо пола внезапно разверзалась пропасть, и мы с дочерью падали в черную бездну. Я прижимала Антею к себе, чтобы и в смерти быть с ней, и просыпалась.

Смерть миловала меня. Выздоровев, я уехала в Донум. Спешно продала тамошнее поместье и купила домик на границе владений Переннисов. Я боялась, что охотники или твари будут меня искать, но ни те, ни другие не являлись. Будто со смертью Антеи Эмендо интрига Вако была завершена. К весне я осмелела. Разбила вокруг дома садик и засадила почти всю площадь цветами, прежде чем вспомнила, что выращиванием еды тоже неплохо бы озаботиться. Соседи приходили поглазеть на мои земледельческие потуги, как в цирк. В конце концов, не выдержав, я наняла работников. Но продолжала учиться и сама: голову нужно было заполнять, чтобы как можно меньше места оставалось для горестных дум. А забота о растениях и домашних животных стала необходимой ниточкой в будущее, держась за которую можно было тихо, мелкими шажочками, но идти вперед.

Я жадно ждала вестей из Карды, но в Донум они приходили с двухнедельным опозданием, то ли искаженными от долгой дороги, то ли в столице действительно творились страшные дела. Шептались, что безумный Макта ночами бродит по городу и пожирает сердца тех, кому не повезло оказаться вне дома в поздний час. Но я понимала, это не Макта: это его темные твари и охотники Диоса, способные убить любого за взгляд в сторону темных тварей. Вако и Митто по-прежнему занимали места по правую и левую руку Короля. Недалеко были Семель и Майя. Кардой владели темные твари и грызлись между собой за больший кусок власти.

Майя явилась на исходе лета, приблизительно в те дни, когда четыре года назад в Карду входил Макта. Поздним вечером крылатая гостья постучалась в дверь. Я ждала ее за скромным столом в единственной комнате дома. В одной руке был открытый пузырек с водой из Источника, в другой — серебряный нож из столового набора, захваченного из Донумского поместья.

Майя не подурнела, не постарела, казалась такой же юной и цветущей, как в год нашего знакомства: прелестная розовокожая блондинка в небесно-голубом платье с пышным декольте, прикрытым лишь тончайшим газом. Но теперь я знала, это лишь чары. В углу комнаты было спрятано маленькое зеркало. Я ждала, когда Майя подойдет на достаточное расстояние, чтобы отразиться в нем.