Варвара Шихарева - Леовичка

При этих словах толпа вновь загудела растревоженным ульем, но тут вперёд пробилась запыхавшаяся, раскрасневшаяся Кветка:

— Не слушай их, Высокий! Виновны они перед несчастной девочкой и мужем её, вот и чернят Эрку теперь в глазах твоих!.. Лушек шею себе свернул, когда в чужие силки полез, а коз своих Ласло сам в лесу потерял — с пьяных глаз!

— Врёт шальная баба!!! Они с ведьмой — подруги закадычные! — возопил тут же высунувшийся из толпы старший Гордек. Кветка повернулась к нему, чтобы ответить что-то колкое, но не успела ничего сказать, так как покрасневшего от злости Гордека задвинул назад вышедший в первые ряды Марек.

— Эрка никому зла не делала — наоборот! Мне и жену, и деток выхаживала… И Кветке, и Граджану не раз помогала!.. Травница она хорошая, да и человек стоящий!.. — Марек замолк, переводя дыхание, но Ставгар сразу же приказал ему:

— Дальше говори!..

Марек вздохнул.

— Вы, Высокий, крикунов не слушайте, а про Эрку лучше в Выселках разузнайте — она там чаще бывает, и никто из тамошних про неё слова худого не скажет! Да и Ирко, муж её, уважением пользовался, так как хозяином был знатным и человеком хорошим.

Гордек же и Радко — те, что сейчас больше всех здесь орут, — несколько месяцев назад бросили Ирко на дороге, когда на них разбойники напали, и убёгли. Душегубы же Ирко хоть и не убили, но жестоко искалечили…

И тут снова взвился Радко:

— Может, они же его и зачаровали?! Брось, Марек, — от ран шерстью не обрастают и клыками не обзаводятся!.. Ирко — перевёртыш, и Эрка, если столько лет с ним жила, — такая же!..

— Ну, что ж. Последнее проверить легче лёгкого! — по-прежнему невозмутимо произнёс Ставгар, и в следующий миг я почувствовала, как сильная рука поднимает меня с земли. Я послушно встала, не отрывая глаз от окруживших меня лиц, а Бжестров между тем спокойно продолжал: — Все знают, что перевёртышей серебро обжигает. Не могут они его в руках держать, а у меня в кошеле его достаточно!

И уже тихо шепнул мне на ухо:

— Вытяни руки и потерпи… Немного…

Я, поняв его задумку, сложила ладони лодочкой, и Ставгар, развязав кошель, стал сыпать мне в руки серебряные и золотые монеты. Толпа вокруг замерла, точно очарованная. Полянцы неотрывно смотрели на поток блестящего металла, на мои руки, в которых уже с трудом умещались монеты… Потом переводили взгляд на моё лицо и тщетно искали на нём отражение нестерпимой боли…

— Ну что — уверились? — Выждав достаточно времени, Ставгар обвёл толпу строгим взглядом. — Эта женщина невиновна, и никто из вас её пальцем не тронет!

— А как же муж оборотившийся? — почти всхлипнул потерпевший крушение Радко, но у Ставгара уже был ответ и на этот вопрос:

— Это раньше сама кровь перевёртышей служила им обвинением и приговором. Теперь же, если волколак или бэр в душегубстве замечены не были, то и вины на них нет!.. Так что и Эрка, и муж её чисты и перед Семёркой, и перед законом!

— Хорошо сказано!.. Я бы и сам не рассудил лучше! — Стоящий на пороге дома старосты Владетель — теперь я припомнила, где видела его, это был один из приятелей Ставгара — обвёл всю площадь цепким, недобрым взглядом и лишь потом не торопясь подошёл ко мне.

— Что ж, часть откупа за пролитую нами по незнанию кровь твоего мужа ты уже получила. Я добавлю оставшееся…

Владетель уже потянулся было к своему висящему у пояса богато расшитому кошелю, но я отступила назад и, разжав ладони, тихо и ясно произнесла:

— Кровь Ирко не покрывается ни серебром, ни золотом…

После моих слов по площади разнёсся одновременный ошарашенный вздох нескольких десятков людей, а Владетель, глядя на упавшее в пыль серебро, изменился было в лице, но Ставгар, положив ему руку на плечо, произнёс:

— Её право, Славрад…

Владетель сглотнул, сердито блеснул глазами, но потом, обронив лишь:

— После поговорим… — повернулся к полянцам.

— Итак, вы слышали: эта женщина и её муж перед законом чисты! От себя же добавлю следующее: если кто будет чинить вдове обиду, то ему каждая её слеза отольётся десятикратно!..

Владетель сразу же отдал мне тело мужа для похорон, а Марек с братом не отступились от своей дружбы и помогли мне перенести Ирко в его дом. Дальше уже всё шло по обычному порядку: на следующий день, пока жена Роско и Кветка готовили поминальные кушанья, а вызвавшаяся помочь, невзирая на хворь, Перла присматривала за детьми, я сама омыла тело мужа и одела его. Новое исподнее, выходные рубаха и штаны, сапоги, безрукавка, сшитая мною для Ирко ещё в первый год нашего супружества и бывшая с тех пор его любимой одеждой…

Теперь, когда не видно было страшных ран, лежащий на лавке Ирко казался спящим, но я глядела на него сухими глазами. Не было во мне больше слёз — только саднящая пустота под сердцем и горькое осознание, что Ирко больше нет… Большой, сильный и добрый бэр навсегда ушёл как из моей жизни, так и из этого мира. Вместе с собою он унёс и часть моей души, и теперь мне оставалось лишь молить его Прародителя, чтобы тот не оставил Ирко одного на потусторонних тропах…

Ещё раз взглянув на мужа, я вернулась в комнату к решившим проводить Ирко в последний путь поселянам и увидела, что Роско и Марек тихо беседуют с пришедшим под мой кров Ставгаром. Мне присутствие Бжестрова было хуже соли на открытую рану, но на время похорон и поминок дом покойного открыт, и, не нарушив древние обычаи, я не могла ни указать Ставгару на дверь, ни даже показать своё недовольство… А потому, сцепив зубы, просто старалась не смотреть на него — благо и сам Ставгар не лез мне на глаза и не спешил с утешеньями, оставаясь в мужском кругу.

…Но в то же время я не могла не заметить, как Ставгар, словно бы позабыв о своём происхождении, наравне с селянами нёс тело Ирко в выбранное мною для могилы потаённое место; как он, не кривя губы на простонародный обычай, бросал растёртые комья земли в выкопанную яму и произносил необходимые, скупые слова…

Да, я всё это заметила, но в то же время не могла понять причины его появления и поведения… Сам же Ставгар заговорил со мною лишь раз — уже во время поминок. Спросил, известны ли мне какие-либо приметы искалечивших Ирко разбойников. Я же в ответ только пожала плечами и холодно заметила:

— Не у меня это надо спрашивать, а у Радко с Гордеком…

— Я потолкую с ними… — тихо уронил мне в ответ Ставгар и больше в тот вечер не проронил ни слова, покинув мой кров, как только солнце стало клониться к закату…

Пришедшая зима покрыла мои горести снегами, отгородила сруб и пасеку от всего мира высокими сугробами… Если полянцы и трепали моё имя в досужих сплетнях, коротая за бесконечными разговорами долгие зимние вечера, я об этом ничего не знала… Да, по правде, и не хотела знать, находя утешение в лепете подрастающей дочки, с которой теперь не разлучалась ни на миг. Осиротелые — пусть Мали в силу малодетства ещё и не осознавала всего ужаса потери, — мы согревали друг друга лаской и нежностью.