Александр Забусов - Кривич

— Зачем? Это купцы, не воины. Они не будут покушаться на наши стада, утром усядутся на весла и уплывут вниз по реке. Тем более Благородному Волку сейчас не до них, на завтра назначено погребение Хазарат-бобо.

— Эх, ничего ты не понимаешь! — в сердцах произнес молодой голос пастуха, выражения лица которого, Изай не мог разглядеть в темноте ночи. — Пять лодок, это жирный кусок для всех! Не нужно идти в набег. Кто осудит Эль-Бори, за добычу, взятую в степных пределах?

— Купцы — табу!

— Ай, не говори ерунды! Если все сделать по-тихому, то никто их и не хватится. Мало ли препятствий на дальней дороге. В общем, скачи к нашим пастухам, продолжайте выпасать скотину, а я подамся в стойбище, может чего и выгорит. — Жур потянув повод, развернул жеребца, тронул пятками ног ребра животины. — Чу-чу!

Скачка ночью по дикой степи может обернуться для всадника такой неприятностью, как потеря лошади. При быстром беге всегда есть вероятность того, что нога животного может угодить в сурчиную нору. Жур не стал испытывать удачу на прочность. Легкой рысцой он погнал жеребца по кратчайшему расстоянию к стойбищу, и лишь когда зоря подсветила степные просторы, перевел бег животного в галоп.

Проснувшаяся ото сна степь, постепенно наполнялась звуками жизни. Впереди показалась поросшая дубами и колючим кустарником балка. Места эти Жур мог пройти с закрытыми глазами. Он здесь родился, и это уже была его земля. Направив жеребца по натоптанной тропинке к оврагу между порослью молодняка, сплошь заросшей стелющейся и обильно цветущей лапчаткой. Весна, все цветет. Пологий северный склон длинного оврага был почти сплошь заросшим пионами, которые уже набрали бутоны. Проехав по нему, выскочил с противоположной стороны, увидел на границе степи и поросли балки зверьков, во множестве сидящих у своих нор. Байбаки. Утро заставило проснуться и их. Заставило заняться повседневными делами. Были эти грызуны большими, явно сытыми. Завидев всадника, они тревожно засвистели, выражая свое недовольство появлением чужака, и предупреждая зазевавшихся об опасности.

— Порасплодилось вас, тварей! — огрызнулся на их свист Жур.

Соскочил с коня, взявшись за повод, неторопливо повел его. Вся округа была оприходована их норами, и пока пробирался через кучки препятствий, все время слышал их предупреждающий свист «Чив!». Зато, когда смог снова сесть в седло, дал волю жеребцу, понесся во всю прыть по бескрайним просторам.

Еще издалека увидел вежу родного стойбища — укрепленный лагерь кибиток, на каркасы которых натянут войлок. Помимо воли сравнил привольную жизнь в своем стойбище с жизнью города. Сейчас их аил встал становищем в дневном переходе от столицы орды, и то если не пускать коня рысью, а гнать его всю дорогу в галоп. Журу не раз доводилось бывать в городе, ставке великого князя, мог все сравнить. Единственное что у них было лучше, это красота мест у городской черты, величие курганов-некрополей. Это, да-а!

Вдоль реки, верстах в трех от ее берега возвышались среди буйства трав семь курганов, в них были захоронены самые заслуженные предводители и «герои» доводившемуся нынешнему хозяину орды кровными предками. Чуть дальше на юг, отодвинувшись от воды, но держа водную магистраль под неусыпным оком, раскинуло свою территорию главное стойбище княжества — Шарукань. Идеальное закрытое от ветров место для стойбища. Здесь есть и река с не заболоченным берегом, и родники, и даже источник топлива — поросший лесом овраг с восточной стороны. Основой городу послужили десятка полтора каменных строений, огороженных крепкими стенами с воротами, явно далекого по времени происхождения, выстроенных из белого камня в два этажа, с элементами архитектуры и орнамента никак не связанных с нынешними хозяевами степи, окружали сотни юрт кочевников, имеющих все основания считаться горожанами.

В представлении европейца печенег рисуется дикарем умеющим пасти скот, оправляться не сходя с лошади, ходить в набег на соседей, да плодить себе подобных со скоростью полевых мышей. Это не так. Своя культура, ничем не хуже европейской была у степного народа. Юрты в городе князя ставились не спонтанно, как кому взбредет в голову. Имелись улицы и кварталы. В квартале ремесленников кузнецов с утра до ночи кипела работа. Изготовление железных удил, стремян, клинков сабель, ножей, наконечников стрел, все это делалось здесь. Рядом, кочевые умельцы отливали и полировали зеркала из светлой бронзы, тогда как на Руси зеркала в то время не производились. Еще дальше почти на окраине, печенежские папы Карлы занимались обработкой дерева, изготавливали луки, остовы юрт, телеги. Более тихо в квартале, где основным занятием людей является резьба по кости, оно и понятно — художники люди творческие, натуры тонкие, любящие приложиться к хмельному, а потом выдать шедевр на гора. На рыночной площади города свои законы, но они мало чем отличны, от законов любых других городов. Короче — город живет своей повседневной жизнью под мудрым приглядом старейшин, а вся орда под твердой дланью князя Шарукана.

Стойбище князя, его столица, располагалось в центре территории проживания всей орды, что позволяло легче контролировать подвластные народы и вовремя реагировать на появление опасности у границ своей территории. Каждая малая орда, делилась на роды, имеющие территорию выпасов. Кочевники старались селиться в привычных для них степных районах, избегая лесных массивов и пересеченную местность, поскольку основным родом их деятельности было скотоводство.

Жур прогнал посетившие его глупые воспоминания княжьего города, осталось ехать совсем чуть-чуть. Принял правее. Судя по положению солнца на небосводе, почти все родичи должны быть у кургана.

Курган, у подножья которого собралось все население аила, возвышался над степью поросшей ковылем скалой. Еще при жизни хозяин рода приглядел его для своей домовины. И, как понимал Жур, имел на это все права. Хазарат-бобо, приходился князю орды Шарукану, двоюродным дядей. Родство очень близкое, через него и их род находится в прямом родстве с княжеским родом. Каменотес Балта уж год как создал каменное изваяние мудрому Хазарату.

Жур подскочил к толпе родичей, плотной толпой обступившей подножье большой насыпи, сделанной ушедшими в небытие прежними хозяевами степи еще в незапамятные времена.

— Гуляй! — соскочив, ударил ладонью по крупу жеребца.

Тут же зашикали женщины, криком и стенаниями в голос выражавшие вселенскую скорбь по поводу утраты кормильца всей чади. Они тут понимаешь, работают, а он подлец, приперся позже остальных и мешает проведению церемонии погребения. Осмелев, Жур протиснулся сквозь плотные ряды родичей.