Александр Забусов - Кривич

— Нельзя забывать про сопровождающих самих рабов. Там будут воины!

— Ерунда! Атакуем их в конном строю. Для этого полсотни всадников, уложить вместе с лошадьми в степную траву, недалеко от реки она особенно высока и густа, а как начнется заваруха — атаковать.

На молодом лице Ашина проступила хищная улыбка, он был доволен своими советниками.

— Хорошо! Ты, Сабаш?

— После разгрузки лодок, их нужно отвести в один из рукавов реки и в старице пробив днища, затопить.

— Что на сей счет нам скажет уважаемый Куртул?

Шаман в отличие от старейшин поднялся с войлочного пола на ноги, зазвенев бубенцами нашитыми на заношенную почти до дыр одежду, встал по правую руку от князя, высокопарно произнес:

— Духи степи еще до этого собрания пообещали мне удачу в набеге!

— Ну, коли духи на нашей стороне… — подвел итог молодой вождь. — Готовьтесь, выступаем в ночь. Идут сотни Сабаша и Касайдара. Вьючных лошадей и повозки под присмотром старейшин подогнать на место после утренней зорьки. Все свободны, никого больше не держу.

У самого порога остановил вдруг согнувшегося из-за старческих болей в спине Буре.

— Да-а! Буре, тебе поручаю провести поминки по Хазарату-бобо, да и проследи, чтобы воины названных сотен не увлекались кумысом.

— Воля твоя, князь!

Набег обещал быть легким, а его цель находилась недалеко от печенежского кочевья. Ашин не захотел брать с собой степную голытьбу, пытавшуюся набиваться в родню. Снизится боеспособность и стойкость воинов, и это все может произойти в самом начале его правления. Двух сотен хватит за глаза!

Молодой князь окинул взглядом теперь уже его воинство. Легковооруженные всадники, на невысоких выносливых кобылках, имели саблю, лук, берестяной или кожаный колчан со стрелами, волосяные арканы, копья. У некоторых по два меча-сабли, крепившиеся по обе стороны ремня, или две ножны крест-накрест за спиной. Это удобно, потому что, в любой миг, бросив поводья, одним движением справа и слева вынуть саблю-меч из ножен и нанести смертельный удар легко. Щитов воины практически не использовали. Воспитывали печенегов с малолетства умелыми, быстрыми и выносливыми воинами. Тяжелое вооружение, кольчуги, доспех и шлемы только у знати, у опытных воинов, да у глав родов.

— Сабаш, отправляй вперед дозорных, выдвигай сотню! Направление держать на речные пороги. Я поскачу в средине строя, между твоей и сотней Касайдара.

Второе утро подряд началось с того, что их подняли с холодной прибрежной земли.

— Поднимайся сучье племя! — как резанный вопил Груздь, чувствуя власть над беспомощными, бессловесными рабами. — Шевелись! До рынков еще далёко. Пороги надоть по берегу ногами пройти.

Остальные надсмотрщики хоть и не так конкретно выражали чаяния своих нанимателей, но плетями поработали, оставив кровавые следы на телах людской скотины. Торопились. Видать кормить двуногую скотину будут тогда, когда усадят в лодьи, а то и вовсе забудут до вечера. Пропущенная через железо браслетов на руках рабов цепь, глухо позванивала звеньями, доказывая сведущему человеку, что сделана она из плохого металла. Людская лента вышла на границу степи и береговой поросли, потянулась вдоль берега, из-за ветвей наблюдая, как суденышки друг за другом проходят речные порожки, чем то вызывала схожесть картины со щепками несущимися по протокам луж после сильного дождя, а команды на них упираются веслами в воду, подтормаживая скорость прохода, в любую минуту готовые к тому, что судно может столкнуться с препятствием под водой. Крики распоряжавшихся людьми на веслах кормщиков, доносились, перекрывая шум речной воды.

Река, предоставив возможность преодолеть сразу три подводных препятствия подряд, умчала лодьи вниз по течению.

— Кажись, все без потерь прошли! — оповестил своих Ушмян, десятский киевских наемников, по совместительству старшина охороны каравана. — Поторапливайсь! Русав, Голуб, Онуфрий! Подстегните челядь. Чего плетутся, будто сонные мухи по осени?

Тут же раздались бодрящие возгласы, звуки ударов плетей и глухой перезвон длинной цепи.

— А ну, пошли! Шевелись! Шевелись! Швыдче!

Не успели пройти и двух сотен шагов, как до ушей донесся понятный любому вояке шум ниже по течению реки. Он тоже прислушался, непроизвольно замедляя шаг. Что там?

— Никак напали поганые? — услыхал слова сказанные Хвощем.

И ответ старика брошенный на вопрос:

— А нам-то, в чем разница, душа моя?

— Не скажи, дед! Печенеги, может еще похлеще наших будут.

Шум впереди за извилинами реки и порослью деревьев и кустарников стал более громким. К нему прибавилось ржанье лошадей и отчетливый конский топот.

— Степняки, Ушмян Ксаверич! Чё делать то нам?

— А-а! Все ко мне! Становись в круг! Ежели не отобьемся, так хоть в царство Морены с прибытком попадем!

Охрана, три десятка провожавших берегом рабов, бросив скованных цепью людей, гремя железом снаряжения, во всю прыть понеслась к командиру. Прямо на глазах из степной травы поднялись конные печенеги и тут же стали пускать стрелы в бегущих. Кто-то успел закрыться щитом, кого-то вестница смерти успела клюнуть в разгоряченное бегом тело, и он заливаясь кровью, падал в жесткую весеннюю зелень ковыля. Стоявшие рабы, молча, безучастно наблюдали за происходившим избиением.

Печенежские всадники пришли в движение. Умелая рука направила воинов к сгрудившимся в конце цепочки рабов руссам, в то время, как малая часть степняков припустила лошадей в голову рабской колонны.

— Бар-р-ра! — истошно разнеслось по степи.

И в ответ голос Ушмяна:

— Крепи ряды робяты! Не зевать арканы обрубать! Эх! Нет у нас рогатин и сулиц. Бо-ой!

Понеслось избиение более слабого противника, не имеющего сулиц и копий. Их топтали лошадьми, кололи пиками и вырывали из хлипкого строя удавками арканов. Они огрызались, причиняя раны степнякам и их лошадям. Ор и стоны давно нарушили тишину Великой степи.

Он быстро пришел в себя от происходящего. Неподалеку, не обращая никакого внимания на скованных цепью людей, сидел на лошади голубоглазый блондин с золотистыми волосами, выбивавшимися из-под кожаной шапочки. Лук, колчан со стрелами, сабля и аркан, вот и все его вооружение. Оскалившись степняк смотрел, как тает островок русской обороны.

— А мы-то, чего стоим? — задал, казалось бы, никчемный вопрос.

— А что тут сделаешь? — ответил дедок.

Носком сапога он сковырнул камень из песчаного грунта, вывернул увесистый голыш, нагнувшись, поднял его, примерил по руке.

— Ты чего удумал, ирод? — спросил наблюдавший за ним Углеша, боязливый мужик, в прошлом смерд из-под Логожска.

Поздно! Голыш прицельно выскочил из руки и врезался в череп степняку.