Александр Забусов - Кривич

— Скоро с небес глянет на нас Ярила, расплещет брезг по округе. Как думаешь, боярин, насколько далеко отъехать от градских стен надобно? — задал вопрос Браниславу Пещак, слегка придержав коня, чтоб боярин смог на полкорпуса продвинуть свою лошадь, оказавшись, стремя в стремя с ним.

— Мыслю, верст на десять-двенадцать отъедем, нам же еще оттай у дороги, нырищу присмотреть придется, да разъезды разослать.

— Правильно мыслишь, боярин. Остроух!

— Здесь, сотник.

— Скачи вперед, поторопи передовых. Сотня-я! Галопом, ма-арш!

Расплескав лучи по небесной синеве встало над лесом солнце. К месту засады подтягивались разъезды русов, разосланные по дорогам и тропам. Соскакивая со взмыленных лошадей, в спешке переводя дух, докладывали Пещаку о подходе византийского войска. Поразмыслив, сотники приняли решение.

— Будем продолжать наблюдение дальше. Остроух, возьмешь пятерых воев из своего десятка, скачи в Деревестр к князю, скажи, ближе к обеду пусть встречает большое войско ромеев под стенами града. По переду войска идут дозором сильные отряды легкой кавалерии, за ними катафракты и пехота. Все понял?

— Понял, сотник.

— Тогда торопись, назад не ворочайся, оставайся в граде.

Обратился к молодому боярину:

— Предлагаю оседлать дорогу с обеих сторон. Схоронимся, пропустим воинство, а там боги подскажут, что делать и где у ромеев слабое место. А уж когда наши в бой вступят, то и мы с тыла подмогнем.

— Согласен, Пещак. Только зачем воев делить?

— А вдруг кого из нас заметят, так другой неприятелю в спину и ударит.

— Добро.

Враг не заставил себя долго ожидать. По дороге ведущей к Доростолу, на рысях шел большой отряд легкой конницы, ведомый крепким, дюжим трибуном, разодетым в дорогие одежды и заказной доспех. Для отряда малоазиатских всадников, такая работа была рутинной, они прошли не первый поход, так что уверенность и знание положений поиска, читалось на их лицам. Следуя плотным строем, прикрываясь с обеих сторон щитами, воины вглядывались в лесную зелень, отступавшую от каждой стороны дороги на добрую стадию.

Может быть всадники Феодора Мисфианина так бы и прошли мимо засады русов, не приметив ее, если бы в сотне Пещака были бы исконно его воины, но сборная солянка, собранная из пришлых, нарушила первоначальный замысел сотников. Вольница до добра не доводит. Сухобор, один из пятидесятников, открыто возмутился проходом византийцев:

— Знаете, что они делали с нашими в Преславе? А ну, давай хлопцы пощекочем ромеев!

— Сухобор, охолонись!

— Их не боле двух сотен тут!

— Т-ты…

— Стрелами их, браты!

В ромейский отряд полетели стрелы, вонзаясь в щиты, лошадей и людей. Деваться было некуда.

— В седла! Гайда за мной! — подал команду сотник.

— Гик! Гик! Гик! — лава засадников выскочила к дороге, не успевая набрать разгон для удара, ощетинилась пиками. Из-за спин передовых, по византийцам тренькали стрелы тыловой поддержки, непрерывно срываясь с тетивы луков.

Боярин Бранислав сразу не понял случившегося, но сориентировался быстро.

— Всем стоять на месте! Стреляйте в спины византийцам!

Сам наложил стрелу на тетиву, прицелившись, пустил ее в спину азиату, готовому дать отпор конной лаве. Сотня дружно, одну за другой пускала стрелы из лесного кустарника.

Предсмертные крики раненых, падение с лошадей убитых, конское ржание, все смешалось. На дороге происходила рукопашная свалка. Русы выжившие после гибели Преслава, словно взбесились, волками набросились на добычу, даже в предсмертный час, лишившись оружия, зубами грызли врагов. Ор, гвалт, стоны и крик на всем промежутке дороги, это была просто бойня. Командир византийцев Феодор Мисфианин потеряв щит использовал вместо него тело мертвого русича, рубился мечом, рубил, рубил направо и налево врагов лезущих к нему в попытке достать. Ромейский отряд истаял на глазах. Остался малый пятачок греков вокруг своего командира-силача и русы повсюду, куда не кинь взгляд. Всю дорогу усеяли трупы людей и лошадей.

— В седла! — подал команду Бранислав. — За мной, ма-арш!

Пришпорив коня, первым вырвался на нем из леса. Повел свою сотню, приняв вправо от бойни, к идущему на рысях к новому отряду греческих всадников, выходившему на оперативный простор, минуя излучину небольшой речушки.

— Крепи тара-ан! — выкрикнул ближайшим к нему сородичам. Услышав его, черниговцы плотнее подвинулись к своему командиру, образуя построение «свиньей», выставив пики перед собой, приподняв до уровня глаз каплевидные щиты красного цвета.

— Гик! Гик! Гик! — раздавалось из строя, а вскоре две конных массы впечатались друг в друга.

Пошла мясорубка, звон мечей, крики, глухие удары по щитам, ржание лошадей. Шум и скрежет стоял неимоверный. Бранислав давно выронил пику, пригвоздив нею кого-то из ромейского начального состава, прикрываясь щитом, отводил удары, свалив всадника, обагрил клинок чужой кровью. Колышущаяся карусель войны закрутила, понесла по кругу, сбивая дыхание и напрягая силы. В мозгу вместе с поднимающимся вверх и опускающимся на чье-то плечо мечом, долбилась мысль: «Победить! Победить и не погибнуть!». Наставление Монзырева тем, кто ушел с ним в разведку. И снова мельтешение в свалке, свой, свой, чужой. Взмах: «У-угх!». Меч опускается на ромейский шлем. Крик, стон, падение тела вниз под копыта, а это смерть, затопчут.

Звуки труб, барабанов и еще какой-то пищащей дудки, вывел черниговцев из состояния боя, внимание переключилось на тяжелую поступь лошадиных копыт со стороны. К месту битвы галопом неслась тяжелая конница катафрактариев, готовая затоптать всех и вся на своем пути, задавить тяжестью и своей неуязвимостью.

«Это конец!» — ввинтилась в мозг тревожная мысль.

— Всем в лес! В ле-ес! — проорал, прохрипел Бранислав, отмахнулся от назойливой мухи — византийского кавалериста, с усилием развернул своего вороного, постарался крикнуть погромче, но из сухой глотки раздался хрип. — В ле-ес! Сотня, всем в лес!

Удар пришелся по кольчуге, конь вынес его из-под удара, и только самым кончиком меча располосовало звенья железа на спине. Из круговерти боя смогли выйти единицы. Наяривая лошадей, вламывались в кустарник, царапая ветками деревьев и без того окровавленные лица, пытались держаться поближе к боярину, по шуму определяя движение его коня.

«Вот и овраг. По его дну уйти сподручней, катафракты тяжелы, пройти не смогут, это им не равнина».

— Сотня, все кто слышит меня!

Уже больше двух десятков воинов выскочили из зарослей на голос боярина, переводя дыхание, вытирая и зажимая кровь на ранах. Лошади из последних сил перекачивали потоки воздуха боками, запаленные, но сумевшие вынести своих хозяев из боя.