Александр Забусов - Кривич

Воевода хромая подошел к Монзыреву.

— Как?

— Добре, Николаич, отбились. Если б телеги не стояли, было бы хуже, могли стоптать.

Не дав толком перевести дух, византийцы пошли в новую атаку. Теперь на строй русов надвигались пешие полки стратиотов, а вся конница двинулась на левый фланг.

— Все к телегам левого фланга! — рявкнул Монзырев, соскакивая с лошади, сам возглавил свою дружину.

— Олесь, из арбалетов стреляйте залпом в упор. Выставить копья! Лучники, пускать стрелы непрерывно, до самой рукопашной.

В тыл заходил клин катафракторной конницы, набравшей разгон, готовой смести все на пути.

— Первая шеренга закрыться щитами! — повысил голос до крика Монзырев. — Вторая, третья — выставить пики! Лучники, пускай стрелы!

Рой жалящих вестниц смерти, вошел в надвигающуюся массу.

— Так их, ребятушки! Так! — с восторгом в голосе заорал старый воевода. — Бе-ей!

— Арбалеты пли! — скомандовал Олесь.

— Держать удар!

Теряя людей и лошадей, катафрактарный полк наконец-то смог обогнуть телеги, потерял темп, но все же стал пробиваться через Монзыревское воинство к тылу основной «стены». Кривичи и черниговцы сами встали в плотную стенку. В круговерти кровопролития кололи, рубили, резали, только стрелять не было времени и возможности. Обломки щитов, порезы на кольчугах, синяки и ссадины на теле, раны легкие и тяжелые, кто на все обращает внимание в процессе боя.

Зов византийских труб и вдруг отхлынуло убийственное море конницы, пеной оставляя на берегу трупы и израненных людей. Много трупов. Повсюду кровь, смешавшаяся с пылью, превратившая землю в липкую грязь под ногами.

Утерев лицо рукой с зажатым в ней клинком, пот на пополам с кровью, Монзырев огляделся. Стоящие бойцы дышали как загнанные лошади, пытаясь отдышаться. Боривой с двумя десятками тыловиков оттаскивал раненых в сторону ворот. Те, кто был ранен, но стоял на ногах и не подумали уходить с поля боя.

«Молодцы!».

Они снова выстояли.

До вечера русы сдержали еще десять атак. Самая последняя, была самой тяжелой. Усталость брала свое, а свежие силы в лице трех тысяч «бессмертных», выпущенных базилевсом, заставили отступать, даже бежать с поля боя, русское воинство. Ушли. Ушли, наглухо закрыв за собой городские ворота.

— Боря, знаю что устали, но наших нужно накормить, раненых, обиходить.

— Все давно готово, боярин. Я ж, как чуял, Явора и Мокроуса в Деревестре оставлял, так что идем снедать.

— Молоток! А я вот тебе про это не дотумкал сказать.

— Идем, батюшка.

— Раненых накорми.

От усталости, еле передвигая ноги, Монзырев последним шел за колонной своей дружины.

«Сегодня только есть и спать».

Все тело болело и ныло.

Полная луна встала на небосвод, призрачным светом залила стены улиц древнего города. Всю ночь императорские гоплиты простояли в строю перед воротами Доростола, боясь, что русы могут пойти на ночную вылазку, но сил у тех не было, все силы ушли на дневной бой.

Поутру Цемесхий лично выбрал подходящий холм, где и приказал оборудовать укрепленный лагерь. Весь день греки копали землю, роя глубокий ров, насыпали валы, на гребнях которых водружали копья и крепили щиты. Зоркие сторожевые заставы и выставленная стража, дополняли прочность укреплений. А в самом лагере стратиоты ставили шатры для императора, свиты и военных начальников.

Русы зализывали раны, подсчитывали потери. Война словно замерла, подарив день передышки. Когда следующим утром у стен Доростола появились отряды закованных в броню византийских всадников, князь принял решение в боевой контакт не вступать в виду отсутствия штурма стен, а всадников обстреливать стрелами. Потеряв около сотни убитыми и ранеными, начальники отрядов отвели своих людей подальше от крепостных стен.

У Монзырева в дружине погибло шестьдесят два бойца, еще семеро скончались от ран в течении следующего дня, неизвестна была судьба сотни Бранислава. Толик ходил темной тучей, злился на себя, кого-то, невовремя попавшегося без дела под руку, хорошо взгрел. К тому же настроение подпортилось еще и тем, что воевода Сфенекл вечером вывел свою дружину в конном строю за пределы города.

Во время ужина в византийском лагере, из обеих городских ворот появились конные русичи. Цимисхий возложил охрану ворот на двух полководцев. Восточные ворота караулил патрикий Петр, под командой которого были фракийский и македонский полки. Западные, стерег Варда Склир, приведший под стены Доростола полки с восточных окраин империи. Полководцы вылазку скифов смогли пресечь. После сшибки, где боги не дали победу ни тем, ни другим, дружина возвратилась в Доростол.

Про черниговский полк все будто забыли.

Уже в глубоких сумерках старый варяг Улеб донес до ушей Монзырева еще одну новость, византийский флот поднялся по реке к самому городу. Толик не поленился, поднялся на крепостную стену, поглазел на то, как императорские триеры цепью растянулись по фарватеру вдоль всего берега, на безопасном расстоянии от крепостных метательных орудий.

«Песец! Называется, приплыли. Теперь из этой норы, нам ни посуху, ни по морю не выбраться. Хотя, насколько я помню из истории, хоть и извращенной умными головастыми книжными червями, враг будет разбит, победа будет за нами».

Ласковое солнце клонилось к закату, когда из леса на открытое пространство дороги примыкающей к речной заводи, поросшей камышом и аиром, показались два десятка воинов одетых в холщевую одежду, раскрашенную плямами расцветки лесной зелени. Железных доспехов на воинах не наблюдалось, зато каждый из них имел при себе множество различного вооружения. Вместо луков, постоянного атрибута славянских витязей, в чехлах прикрепленных на спины специальным ремнем, были видны самострелы, а к бедрам пристегнут короткий колчан с болтами. Щиты за лямку крепились у задней оконечности седел и при скачке слегка постукивали степных лошадок по крупам, помогая понукать животных к движению. Сами воины все как один парни молодые, здоровые, самый старший из них, может быть не так уж и давно, разменял не более двадцати весен. Загорелые лица обрамлены усами, короткие стрижки на головах, растительность на щеках и бороде отсутствовала.

Выскочив из лесу, первый всадник придержал коня, подняв над головой десницу, сжал пальцы в кулак, чем вызвал немедленную остановку всего отряда следовавшего за ним.

— Людогор, — обратился к старшему, стоявший слева от него всадник, указал пальцем направление. — Вон за той излучиной, поросшей акациями, по летнику версты полторы проехать вдоль реки и увидим халупы Рыбного. Вы-то два лета тому, с нашим боярином через Перунов проход ушли, а мы по сему летнику так до самого Гордеева городища и добирались верхами, да с повозками.