Александр Забусов - Кривич

— Ты-то куда пигалица? Дело важное. Мы, девка, сей день без тебя обойдемся.

— Как же это, бабушка?

— Я сказала, дома будь, — припечатала старческую ладонь о столешницу Павлина. Глянула на Сашку. — А ты, Олекса, зброю-то свою в избе оставь, да пояс распусти, да поршни сымай, босым пойдешь.

— Так ведь холодно. Замерзну.

— Сымай, сказала. Узлы, какие на одежде есть, распусти.

— Понял, — со вздохом откликнулся Горбыль. — Куда хоть идем? И зачем?

— Все узнаешь в свое время, а сейчас вон из избы. Да-а, и крест с выи сыми, неча им светить в заповедном месте.

Поеживаясь, стоя у тропы, растирая через рубаху замерзшие мышцы на теле, молча костерил бабку на чем свет стоял, глядя невинными глазами в выцветшие от времени глаза ведунье.

— Пойдешь за мной, молчи всю дорогу, неча нам с тобой говорить. Подойдем к кринице, приклонишь перед ней колени, как руку на плечо положу, наклонись над водой, смотри и слушай.

— Куда смотреть?

— Я тебе твоими же словами отвечу, можешь обижаться. В воду смотреть будешь, конь педальный! Усек?

— Ага.

— Все, идешь за мной.

Тропа повела в зелень леса. Вставшее солнце пробудило гомон птиц. Слегка закоченевший Сашка плелся за простоволосой, тоже босой, идущей в одной нательной рубахе, бабкой. Павлина легко, словно не было за плечами многих десятков лет, отмеряла шагами лесную дорогу. В деснице ведунья несла небольших размеров узелок. Вскоре до Сашкиных ушей донесся звонкий голос ручья, а уже за извилиной поворота он увидел криницу, стены которой были аккуратно выложены гладкими камнями, успевшими порости зеленым мхом. Деревья отступали от родника метров на шесть-семь, образовав над местом колодец уходивший кронами в небо.

Пропустив Горбыля перед собой, Павла слегка толкнула его в плечо, и тот бухнулся перед самим родником на четыре кости. В лицо пахнуло прохладой, а перед глазами образовались маленькие буруны из песка на дне под водой. Знахарка распустила узелок, сгорбившись возле Сашки, легкими движениями стала бросать в прозрачную воду пучки сухой травы, заговорила громким, зычным голосом, расцвечивая плетение заклинания:

— Смотри, витязь, слушай!

Горбыль, глядя в воду, различая мелкую гальку на дне родника, вдруг увидел отражение тучи, набежавшей на водную гладь. Туча расступилась в стороны, и в просвет показалось синее небо. Мгновенно стихли все звуки до этого окружающие Сашку, лишь заколыхались кроны деревьев в вышине, зашелестела листва на них, и он увидел будто в экране телевизора лицо Андрея, лица окружающих его соплеменников. С шелестом листвы услыхал голоса воинов, но все это виделось ему урывками, словно компьютер подтормаживал ретрансляцию передачи через расстояние, так бывает, если не хватает скорости передающего устройства.

Вокруг Андрея и его бойцов простиралась бескрайняя степь в которой Горбыль сразу узнал печенежское «дикое поле», разглядел утомленных, уставших людей, вымотанных лошадей.

— Теперь мы точно знаем, что ромеи направляются в Тавриду, — услышал сотник голос Ищенко. — Знаем что число их, как минимум в четыре раза больше чем нас, и они найдут на полуострове помощь и поддержку, но отступать нам нельзя…

Вдруг гладь воды подернулась серой тучей. Сашка уже хотел было подняться с колен на ноги, но на плечо легла бабкина ладонь, а тучи опять разошлись в стороны, снова пошла проэкция. Народ из Андрюшкиного отряда с ожесточением рубится с огромными мохнатыми пауками у кромки морского галечного пляжа. До его ушей доносились крики и стоны людей, но самого Андрея он не увидел. «Что происходит?». Из уст непроизвольно вырвался рык негодования. Родник тут же отозвался на проявление Сашкиного настроя и картинка поползла, сначала её затянуло тучей, а затем пробудились, проявившись краски леса, камешки и буруны на дне родника.

— Все, — проговорила стоявшая рядом ведунья. — Хоть успел чего увидеть?

— Д-да. Андрюхе срочно нужна помощь.

— Ну-ну! Вот и я о том же. Это Ленке скажи спасибо, она ведь Андрею оберег на шею надела, да влюбилась в него к тому же, вот и повязана с ним. Сны ей плохие сниться стали, мы и подняли тревогу…

От воспоминаний, задумавшегося сотника отвлекло появление старейшины Рыбного и десятников его дружины с гомоном заходивших во двор. Завидев поднявшегося навстречу Горбыля, Бажан поклонился ему в пояс:

— Здрав будь, боярин.

— И тебе здоровья, старейшина. Не боярин я, а сотник его. Боярин наш ныне с князем Святославом в Болгарии византийцев плющит, а мы так, погулять вышли. Я смотрю, вы тут партизанить начали, захватчиков ожидаете.

— Ась?

— Не бери в голову. Скажи лучше, как виды на урожай? — с сарказмом спросил сотник.

Знал бы старик, насколько далек был Сашка от вопросов урожая, не стал бы распинаться обо всем том, что близко сердцу каждого смерда на Руси. Прожив два года в десятом веке, Сашка только из школьной программы знал, что хлеб растет на земле, а не на хлебной пальме, а молоко и масло получается, от коровы, а не покупается в магазине. Деревенский урожай ему был до глубокой фени, но требовалось проявить уважение к нуждам и чаяниям крестьян способных приютить и накормить дружину.

— Дак, тепло уже, землицу давно вспахали и засеяли. Слава богам, поганые до сих пор не пришли, значит и к уборке точно не придут.

— Почем знаешь, что не придут?

— Э-э! Имели б силу, давно бы уж пришли. Через нас завсегда выжиги ихнего князя Колпинея ходют, так летось нет боле его, убили. И войска евонного нема. Хто-ж придет?

— Да, дед, Кулпея мы уничтожили, тут ты прав, только плохо ты этих дуремаров знаешь. Они ж как саранча. Извели мы одно племя, его пастбища захватят другие жаждущие. Диалектика жизни.

— Чаво-о?

— Вот тебе и чаво! Да я смотрю, старинушка, ты за деревней своей смотришь в оба, расслабиться народу не даешь. Смотрю, у односельчан твоих новые избы поднялись, клети да амбары. Опять таки, догадываюсь, где-то рядом с плавнями мельницу община поставила. Или я не прав?

— Прав, батюшка, ох и, приметлив же ты.

— Да я-то приметлив, а вот вы бы с сельчанами лучше б частоколом деревню обнесли, все польза была. Ну да это не мое дело. Что, Бажан, заночевать то в деревне разрешишь? Не бойся, не обидим, прокорм у нас свой.

— Да, что ты, милостивец. О чем кажешь, чи обидеть хочешь? Идуть уже сельчане, так шо ставь на постой у каждую хату по пять-семь ратников. Прокормим, я тебе не девка у коей ум короткий, а волос длинный. Помню, хто нас от поганых хистил.