Нат Касс - Тени Прошлого

В реальности не осталось и следа. Энергетическое очертание знака, ослепительно пылающее смесью множества аур, можно было увидеть только Истинным зрением.

— Фасаре. Дорас. — еле слышно прошептал я на драконьем языке те самые слова, которые настойчиво всплывали в голове. Слова, написанные на карте когда-то давно не понятным мне языком.

Стороннему наблюдателю, если бы таковой там был, могло показаться, что я прошел сквозь стену.

Но нет. Существует несколько доступных мне путей в Древний Мир, и дорога сквозь Предреальность — всего лишь самый простой из них.

Даже находясь в беспамятстве, я наблюдал, как три миллиарда лет, для кого-то безвозвратно утерянные, спрятанные от любопытных глаз магов будущего, стремительно проносятся мимо меня, радостно возвращаясь назад.

Увидев светлое, ярко-голубое утреннее небо, одушевленный речной туман, играющий с большими, до ужаса знакомо поющими птицами; узнав своевольный и коварный Кхалгар, обожающий забирать себе незадачливых путников, я почувствовал бешеный упадок и без того не огромных сил. Жгучая боль от полученной невидимой раны, до того момента как будто испуганно спрятавшаяся, возвращала свои утерянные права. И вызванная смесью этих ужасных ощущений темнота снова утащила меня в свой омут.

Она, наплевав на прекрасное солнечное утро, сидела в своей спальне взаперти и рисовала. Прекрасные солнечные утра случаются в Древнем Мире почти каждый раз и исключительными случаями вовсе не считаются, а вот грядущее всеобщее собрание и вправду предоставляло богатую пищу для размышлений — причем не самых приятных и умиротворяющих.

Рисовать, впрочем, она совершенно не умела (постоянно выходили какие-то ужасающие абстракции того самого стиля, который некогда будет назван модернистским) и потому не особо любила, однако по капризной прихоти судьбы именно это занятие становилось для нее особой формой медитативной практики. За рисованием сумасшедших футуристических закорючек почему-то думалось значительно проще.

Ничего хорошего это во всех смыслах драконье собрание не предвещает и предвещать не может. Тема предстоящего обсуждения очевидна даже самому недогадливому в Мире существу: Мирианделл и его злополучный артефакт, случайное изобретение увлекающегося экспериментатора.

Если же собрание всеобщее, значит, всего два правдоподобных варианта: либо решение уже найдено, либо его в обязательно порядке предстоит найти через несколько дней, причем всем вместе.

Нет. Сидеть на одном и том же месте и самоотверженно нервничать — далеко не самое результативное занятие. Лучше сразу найти Велатриана и спросить у него все прямо. Он хороший, пожалеет чужие нервы и все расскажет — а если не все, то, во всяком случае, сумеет успокоить, посвятив хотя бы в часть раздутой его собратьями тайны. Подумаешь, немного помашет крыльями или даже подышит огнем, это, при определенном подходе и поведении, может быть вполне приятно.

«Тогда прекращай страдать и иди к Велатриану» — твердо сказала она самой себе.

Тут же отложила ручку (интересно, в какой Эре ее изобретут?) и исключительно ради любопытства посмотрела на изрисованный листочек. На этот раз из почти бессвязных линий сложился своеобразный цветок — причем, по всей видимости, плотоядный. Очередной шедевр следовало оставить на память: ей очень нравилось случайно находить свои рисунки в самых непредсказуемых местах несколько месяцев спустя и долго над ними хохотать.

Умение смеяться над собой — воистину одно из тех обязательных качеств, которые указывают на достойного человека.

Она порывисто встала и, не глядя, достала с полки первую попавшуюся атту. Лишь бы не слишком теплая (в разгар лето это было бы немного обидно), а на остальное можно и не обращать внимания. Да и перед кем здесь, в конце концов, красоваться? Все и так знают всех с самого рождения.

Пока переодевалась, мельком взглянула на себя в зеркало — и осталась жутко недовольной. Она вообще никогда не замечала в себе особую привлекательность. Лицо, пожалуй, излишне широкое и вообще какое-то кривое (радует хоть, что этих противных веснушек не так много, как могло бы быть), да и волосы, и без того странного цвета, в какой-то момент начали сильно виться, чем свою обладательницу совсем не обрадовали. Но что-то делать со всем этим великолепием было просто-напросто лень. Впрочем, как обычно.

Среди своего вынужденно замкнутого круга общения девушка точно так же не считалась выдающейся красавицей: здесь заслуженно первенствовала ангелоподобная Луатэнь, с несомненным очарованием которой никто в здравом уме спорить бы не стал.

Но зависть удалось побороть уже много лет назад. Плохое это чувство, невыгодное, никаких положительных эмоций не приносит, зато сбивает мысли с верного русла и портит весь настрой. А ведь настрой — очень важная в магии штука.

Ну, и ладно. Не наделила Предреальность при рождении выдающейся внешностью — и драконы бы с ней. Зато щедро наградила внушительными силами и талантом к темной магии, а это стоит очень и очень многого. Далеко не все в зарождающемся Мире маги могли бы померяться с ней способностями, и это привыкшая оценивать себя адекватно и не страдающая излишней скромностью ведьма всегда признавала и кокетливо лукавить уж точно не собиралась. Еще чего не хватало, право слово.

«Кстати, — тут же, отвлекаясь на более интересные размышления, забыла она про самоедство. — Ангелы — это из культуры какого Мира?»

Пока вспоминала давно забытые уроки, в далеком детстве казавшиеся не такими уж увлекательными — ладно, скажем честно, скучными — успела выйти из замка и направиться прямо в чащу Кхалгара, хоть и полностью известного, но все равно, как и раньше, непредсказуемого.

Чем дальше она углублялась в Драконий Лес, тем мрачнее становились ее предчувствия.

Наверное, в прошлом она что-то знала про это нехорошее всеобщее собрание, поэтому теперь и волнуется. Ох уж эта детская способность магов, которых позже назовут Древними: сначала ты некоторое время отрывочно помнишь свое будущее, успеваешь к этому привыкнуть и не расцениваешь как нечто необычное, а потом воспоминания незаметно и практически бесследно исчезают, оставляя после себя лишь прощальный «привет» в виде неопределенных эмоций. И, как получилось в ее случае, ходишь двести лет подряд непонятно в кого влюбленная. То есть, вполне понятно в кого, но не известно, почему, надолго ли и зачем уже сейчас.

Влюбленность, конечно, восхитительное чувство, помогающее переживать самые мрачные времена, а на все остальные проблемы смотреть припеваючи, но иногда это начинало порядком мешать. Хорошо хоть она напоминала о своем существовании лишь изредка, иначе ведь с ума сойти недолго — и не поймешь, то ли от тоски и безысходности, то ли от бессильной злости, то ли от безмерного, ничем, в такой-то ситуации, не обоснованного счастья.