Ариса Вайа - Лепрозорий (СИ)

— В госпиталь, — Люция не смотрела на ошарашенных ангелов, вдруг забывших о своей ненависти к охотницам. И они расступались перед ней, трусливо прятали глаза, шептались за спиной. Никто не посмел упрекнуть или обвинить гарпию, никому не хотелось на место Алисы.

— Но почему? — прошептала Алиса, прижимаясь щекой к плечу крылатой. Чувствуя исходящую от нее силу, уверенность и спокойствие.

— Потому, что ты впервые ударила меня.

Паутина рассыпалась, и Ева удивленно посмотрела на черные пальцы, тонущие в полумраке столовой. В голове словно щелкнуло. Крохотное сомнение устроилось поудобнее в мыслях и прошептало — «Люцифера человечнее всех, кого ты встречала». И Ева поверила.

Нет ни рая, ни ада, о сердце мое!

Нет из мрака возврата, о сердце мое!

И не надо надеяться, о мое сердце!

И бояться не надо, о сердце мое!

Ева размотала новую паутину, но не знала, что спросить.

Ее покойный господин редко распалялся на комплименты женщинам, считая тех бесполезной тратой денег для империи — наравне с мужчинами получали и оружие, и одежду, но вряд ли их служба стоила таких затрат. И оттого признание из его уст было особенно ценно. Его заслужили только три женщины, одна из которых умерла столетия назад. Он даже хранил старый потрепанный портрет, на котором была изображена по-своему красивая дама в багряном кимоно — лицо было выбелено, чайные кошачьи глаза смотрели с прищуром, а алые губы были изогнуты в усмешке. Но больше всего Еву в женщине поразило то, что в пышной прическе из черных волос сидел паук — маленький, с блюдце, дикая тварь. Женщину Мерур звал не иначе, как Госпожа, и ничего про нее не рассказывал. Он и не показывал портрет никому, только запирался в своей галерее и созерцал — Ева лишь однажды подглядела за ним в паутину.

Вторая женщина тоже была из рода кошек. Но ее портрета не было, Мерур разве что спьяну вспоминал истории о ней и сумбурно пересказывал скорее даже для себя, чем для гостей. Он звал ее кошачьей принцессой.

И третьей была маршал империи. Он считал ее символом победы, усмехался — «Не белый голубь приносит мир, а дикая гарпия!». Мерур часто думал о ней, мало говорил, но иногда выходил в сад и тоскливо ходил по каменным дорожкам, гладил старые скамейки, повторяя под нос «Мур. Мур. Мур». Быть может, скучал, может, жалел, но никогда не забывал. Быть может, бойкая крылатая девочка в ее паутине, повторяющая его имя – на самом деле и есть та самая маршал, дикая гарпия?

Ева поняла, что хотела узнать. Мерур уже не сумел бы ничего рассказать, но паутина могла все. И провидица зажмурилась, сосредоточившись на вопросе. Люлю из прошлого не сильно-то походила на нынешнюю Люциферу, вот только почему? И провидица складывала паутину виток за витком, пока та не задрожала и не окунула паучонка в прошлое.

Ева увидела измученную девушку, подвешенную за крылья и руки к потолку. Усыпанную, как бисером — иглами и паутиной трубочек. Знала, но не верила, что это — Люция. Уже седая, с такой же пепельной кожей. Лица было не видно из-за спутавшихся волос. На запястье алело клеймо — оплавленная кожа отблескивала цифры — сто восемь.

Грот вокруг походил на лабораторию — Люция висела в свете кристальных ламп. Два ряда длинных столов уходили от нее к другим стенам. Небольшая трибуна с целой кучей рычагов и переключателей стояла у двери, за ней сидел мужчина в замызганном белом халате. Раскосые кошачьи глаза с тоской глядели на отражавшуюся в дальнем зеркале лаборантку — девушку с белоснежными кошачьими ушами и таким же хвостом, выглядывающим из-под чистого и выглаженного халата. Она скрупулезно разводила из фиксаналов растворы и делала пометки в пожелтевшем журнале.

У ног Люции стоял пожилой мужчина-кот, поглаживал редкую бородку и, прижав черные кошачьи уши, пристально следил за пленницей.

— Еще десять кубов, — задумчиво бросил он через плечо. Поднял голову, наблюдая за изменениями, вслушиваясь в каждый ее вздох. В полнейшей тишине было слышно, как пот, стекающий с ее лба, разбивался о камень.

— Еще, — черный кот коснулся руками голых ступней Люциферы, не помещающихся в его ладонях.

И кот у двери подал еще десять кубов пунцовой жидкости, даже не подняв головы. Ему явно не сильно нравилась работа и иссохшее тело девушки с облезлыми крыльями. Он коротал время, разглядывая собственное едва различимое отражение в дальнем зеркале, серые столы с кафелем. Наблюдал, как четко и слаженно белая кошка разливала лиловые растворы по колбам.

— Еще.

Черный кот провел ладонями по жилистым голеням Люции. Когда он увидел ее в первый раз, нагую, озлобленную, сильную, он был восхищен. Теперь от былых мышц почти ничего не осталось, нагота стала отвратительной настолько, что крылатую одели в мешковатую робу, а огонь в глазах потух. Вот только она по-прежнему не чувствовала боли! Бейся не бейся, но в этом они ни на шаг не продвинулись. Висела мотыльком, пойманным в паутину. Разве что дышала, и то благодаря инъекциям глюкозы.

Люция тяжело вздохнула, сипло простонала. Ноги и вывернуты плечи забила дрожь. Крылья заколотились, осыпая перья. Она сделала еще несколько жадных глотков воздуха и закричала. Кот судорожно скомандовал:

— Стоп! Хватит! Стой! Спускай ее! Давай!

И кот у переключателей обернулся, поежился, видя, как неистово бьется в болезненных конвульсиях пленница. Она хватала ртом воздух, как выброшенная на берег рыба, ребра спазматически сжимались все сильнее и сильнее.

— Она задохнется! Ну же!

Черный кот стоял под ней, обнимал за ноги, готовый подхватить, как только оковы разомкнутся.

Щелк. И Люция упала тяжелым серым мешком.

— Живее! Позовите… — кот перевернул ее, борясь с чувством отвращения. Мокрое от пота тело было липким, а грязь плоти скатывалась в ладонях. Посмотрел на серое лицо и закатанные глаза. Стал вытаскивать иглы, от падения провалившиеся под кожу. Услышал слабый сип. — Позовите командира. Она чувствует, что значит — быть человеком! — сказал он гордо, самодовольно. Погладил по щеке, с толикой восхищения наблюдая, как сильно его рука, наконец-то сумевшая даровать крылатой боль, отличалась от мертвецки бледной кожи Люции. — Пока она не задохнулась! Живее! Она же умрет!

И они кинулись исполнять приказ. Девушка — в лаборантскую, сообщить всем удивительную новость. Юноша — за командиром.

Хлопнули двери, оставив кота и его жертву одних.

— Я училась имитировать этот ад чертов год, — процедила Люция сквозь зубы, поднимая на кота совершенно ясные глаза.

Он оцепенел, с ужасом посмотрел на нее, все еще поддерживая под тощие ребра. Она ощерилась:

— Как я тебя ненавижу! — и мертвой хваткой вцепилась ему в глотку.