Юлия Григорьева - Провидица

— Ох, батюшка, отчего вы не послушались меня? — вздохнула девушка и устремила взор на дорогу, которая вела к замку.

По дороге мчался одинокий всадник. Лаисса Альвран приветственно взмахнула рукой, не особо ожидая, что ее заметят, но всадник махнул в ответ, и Катиль улыбнулась. К Бартвальду Даги девушка успела проникнуться живейшей симпатией, как и к остальным ратникам князя. Не ко всем, но многие ей нравились, даже Рёнгафт Туни больше не вызывал неприязни, как в начале их долгого путешествия. Сам ратник, избежав смерти в горах, еще какое-то время относился к лаиссе настороженно и внутренне сжимался, стоило ей бросить взгляд в его сторону, но вот уже какое-то время Туни расслабился и был так же почтителен с Катиль, как и остальные. Он даже рискнул подойти к ней и попросить прощения за то, что чуть не повесил лаиссу в ночь ее побега из "вороньего" замка, и за то, что готов был убить ее после. Девушка положила ладонь на плечо воина и улыбнулась:

— Намерения Святых неисповедимы, Рён, значит, так им было угодно. Забудем старые обиды.

— Да, госпожа, — поклонился ратник.

Бартвальду открыли ворота, его конь прогрохотал копытами по деревянному настилу подъемного моста, и всадник осадил его, как только въехал в замковый двор. Спешившись, мужчина вновь бросил взгляд на лаиссу, наблюдавшую за ним, поклонился и направился в замок, спеша передать своему господину новости, которые он привез. Находившиеся во дворе воины Корвеля, окликали Даги, но он лишь отмахнулся, оставив разговоры с товарищами на потом.

Князя ратник нашел в кабинете сайера Гудваля.

— Милости Святых, мой господин, — произнес мужчина и замер, ожидая ответа.

— Проходи, Барт, — махнул ему рукой Корвель. — Какие известия ты привез? Прибыл ли кто из моих воинов туда, куда я повелел?

Даги подошел ближе. Он скользнул взглядом по свитку, лежавшему на столе, перевел дыхание и ответил:

— К вечеру сюда доберутся те, кого отправляли с посланием и еще два десятка воинов, остальные разными тропами спешат к Высоким горам, они будут ждать там своего господина, которому сохранили верность. Люди были рады узнать, что известие о вашей казни оказалось лживым. Ваша рать с вами, мой князь.

— И сколько же людей идет к горам? — спросил Гудваль.

— Сейчас набралось две сотни, — Бартвальд перевел взгляд на сайера. — Но это не все, с деревень и ферм так же идут люди. В Абьене остались те, кто станет проводниками для задержавшихся в пути.

— Я дам тебе два десятка, Гален, — снова заговорил Гудваль. — Остальные присоединяться, когда придет срок выступать. Пока же затаимся. Послание Верховному отцу-служителю я отправлю сейчас же, его ответ ты получишь с моим человеком.

Корвель поднялся со своего места и прошелся по кабинету. Он дошел до окна и остановился, глядя, как Кати пересекает двор, направляясь к входу в сам замок. Капюшон упал на плечи лаиссы, открывая ее головку игривому ветру, тут же подхватившему выбившуюся прядку. Девушка быстро исчезла из виду, и князь почувствовал неудовольствие, лишившись возможности украдкой наблюдать за маленькой лаиссой.

— Дай мне своего служителя, — произнес он, отворачиваясь от окна. — Тебе найти себе нового проще, чем мне сманивать в дороге.

— Забирай, — пожал плечами Гудваль. — Отец Бальдур славный малый, он не будет упираться. Но ты должен знать, что у моего святоши язык, что зад Нечистого, да и до эля охоч, но говорит складно, заслушаешься.

— Я слышал речи отца Бальдура, — усмехнулся Корвель. — Думаю, мы поймем друг друга. Лишь бы творил свои молитвы и благословлял, как того требуют традиции.

— На то он и учился, — хмыкнул сайер.

Дверь в кабинет открылась, и лаисса Альвран перешагнула его порог. Она перевела взгляд с князя на сайера, после посмотрела на Даги.

— Рада видеть вас, Барт, и рада, что вы принесли добрые вести, — сказала девушка. — Отправляемся завтра утром?

— Да, Кати, — улыбнулся Гален. — Вы, как всегда, прозорливы. Поутру оставим лиса одного в его норе.

Гудваль фыркнул, но по лицу его было видно, что он польщен оценкой своего союзника. Лаисса Альвран покинула кабинет, оставив мужчин заниматься их делами. Завтра они вновь отправятся в путь, и то, что он будет добрым, девушка прекрасно знала.

— Покайся, грешник! — гремел под сводами древнего монастыря сильный мужской бас. — Покайся, говорю тебе, неразумный, ибо навлекаешь ты гнев Святых на голову свою и твоих домочадцев. Покаяние — вот благостный путь всех душ.

В трапезную царственной походкой вошел тщедушный невысокий мужчина в рясе отца-служителя. Он остановил гневный взор на князе, с нескрываемым интересом следившем за служителем.

— Что случилось, отец Бальдур? — поинтересовался Корвель, делая глоток из кубка.

Служитель проводил взглядом кубок, гулко сглотнул и еще сильней нахмурил брови.

— Покайся! — прогрохотал он вновь. — Творишь ты безрассудство и ересь, ибо не ведаешь, что во хмелю открывается мне мудрость Высших сил. В нем черпаю я свое красноречие и мысли духовные. Покайся и отринь заблуждения свои.

— Исцелитесь, отец, — насмешливо произнес князь, наливая хмельной напиток во второй кубок. — А в погреб вас больше не пустят, смиритесь и примите суровую правду.

Отец Бальдур воинственно вздернул подбородок и направился к столу. Испарина на лбу служителя, да и запах вчерашнего веселья, источаемый посредником Святых Защитников, вкупе с тяжелым вздохом и дрожью в руке, которую он протянул к кубку, ясно указывали на недуг, терзавший отца. Облизав губы, служитель бросил быстрый взгляд на лаиссу Альвран, сидевшую напротив и делавшую вид, что не видит происходящего, мужчина цепко ухватил кубок:

— С нами милость Защитников, — провозгласил он и одним махом опустошил кубок. После этого утер рот тыльной стороной ладони и снова подставил кубок. — Не оставь страждущего, мой князь, и Святые воздадут тебе за доброту души.

Корвель собственноручно наполнил кубок отца Бальдура и отодвинул кувшин в сторону под неодобрительным взглядом служителя.

— Жадность — порок и искоренять его должно каждому, кто хранит в сердце веру, — поучительно изрек служитель, опрокидывая в себя второй кубок. — Ох, благодать небесная, — с облегчением выдохнул он и опустился на свободный стул. — Однако же поговорим о пороках.

— Обязательно, — Гален откинулся на спинку стула. — И начнем с порока пьянства, который порицают Святые. Уж кому, как не вам знать об этом, отец Бальдур. Пять дней кряду люди не слышат ваших праведный речей. А та служба, которую нам пришлось отстоять вчера, заслуживает отдельного разговора.

— А что было вчера? — осторожно поинтересовался служитель.