Юлия Григорьева - Провидица

— Князь достоин моего уважения и помощи, — ответила Кати.

— А ему вы позволяете называть вас по имени? — язвительно спросил мужчина, и в его голосе прорвались ревнивые нотки.

— Мне приятно слышать свое имя из его уст, — произнесла лаисса Альвран, глядя в глаза Годрика.

После этого опять задернула полог и больше не показывалась. Фольгер подстегнул своего коня и умчался на прежнее место. Он сердито поджал губы и попытался взять себя в руки, но раздражение никак не желало проходить, и мужчина буркнул себе под нос:

— Маленькая ехидна.

Ничего, они еще вернутся во дворец, и тогда лаиссе придется пересмотреть свои взгляды, ибо только советник сможет осадить мстительность короля и удержать его от неосмотрительной жестокости. Придет время, и Катиль научится видеть в нем, Годрике Фольгере, друга… а может, и мужчину. А он постарается. «Понравилось получать оплеухи, мой мальчик?», — неожиданно опять вспомнились слова Сеймунда, и Годрик усмехнулся.

— Хоть какое-то разнообразие, от сладких речей уже ломит зубы, — тихо произнес он и обернулся на повозку.

«Учти, для тебя существую только я, иных слабостей я не потерплю», — эта фраза заставила ласса скрипнуть зубами. Ревность короля и, правда, могла оказаться губительной. Значит, придется изворачиваться… К Нечистому, но почему нужно вечно прятать свои чувства?! Негодование сменилось растерянностью, почти испугом. Какие еще чувства? Да, бесспорно, лаисса Альвран вызывала интерес своей рассудительностью и, что уж тут скрывать, своим неприятием. Впервые в жизни королевский советник был вынужден биться лбом в глухую стену. Его не желали удостаивать даже обычной беседы. Как можно было не откликнуться на столь открытый вызов? Интерес, конечно, интерес и невольное уважение — вот это именно те чувства, которые он испытывал к маленькой лаиссе. Да, именно так. Не более.

Облегченно выдохнув, Фольгер перестал обращать внимание на то, что творится позади него. Брату и сестре Альвран некуда деться из-под пристального внимания ратников, а поговорить они и во дворце успеют. Там времени будет много, и для бесед, и для осознания, что ласс Фольгер не так плох, как кажется одной упрямой лаиссе.

Замок Гудваль находился в осаде уже второй день. Осажденные почесывали сытые животы и с интересом посматривали вниз на осаждающих, чувствовавших себя дураками. Сто пятьдесят человек из рати советника стояли под крепостными стенами, задрав головы вверх, и старались иметь воинственный вид, но выходило у них это плохо. Задача, поставленная перед ними лассом Фольгером, казалась невыполнимой.

Для осады у воинства не имелось ровным счетом ничего, ни стенобитных, ни метательных машин, ни, лестниц, ни даже провианта. Даже оружие, взятое с собой, рассчитывалось на охрану советника в дороге, но никак не на войну с сайером удела, пусть это удел и можно было пройти вдоль за один-два дня. Потому ничего, кроме наглого: «Именем короля, открывайте ворота и сдавайтесь», — королевские ратники предложить осажденным не могли.

— Чтоб его Нечистый драл, — ворчали воины, продолжая разглядывать стены замка. — Фольгер ничего не понимает в ратном деле, а туда же.

— Всем молчать! — прикрикнул на недовольных старший.

Однако сам он был того же мнения. Да, их было сто пятьдесят человек, в замке сайера имелось не менее ста воинов, а позади осаждающих расположились подоспевшие вассалы Гудваля, с неменьшим интересом наблюдавшие за самой необычной осадой, которую им доводилось когда-либо видеть. Сайер велел им не встревать, и лассы со своими воинами довольствовались ролью зевак.

Сам Ростан Гудваль стоял на стене, скрестив руки на груди, и доброжелательно поглядывал вниз. Диалог уже состоялся, но неутомимого сайера он не удовлетворил, и хозяин удела имел желание… поболтать. Он бросил взгляд через плечо, понаблюдал, как слуги тащат ему кресло и стол. Затем притащили блюда с яствами и кувшин с хмельным напитком, тут же наполнившем кубок сайера. Во вторую руку господину подали ножку индюшки, и Гудваль вновь предстал осаждающим.

Королевские ратники посмотрели на Гудваля, и гулкое сглатывание, казалось, услышали даже вассалы сайера, засевшие неподалеку. Ростан с аппетитом вонзил зубы в индюшачье мясо и радостно помахал осаждающим ножкой, сжатой в пальцах.

— Однако время дневной трапезы, — крикнул он, запивая румяную индюшатину глотком хмельного напитка. — А вы почему не едите? Это нехорошо, кушать надо!

И осаждающим показалось, что они слышат самозабвенное чавканье. Старший ратник снова сглотнул и оглянулся на своих людей. Никогда еще ему не доводилось участвовать в столь позорном походе. И, если уж смотреть правде в глаза, то осажденными оказались сами осаждающие, зажатые в тески замком сайера и его вассалами.

— Так почему не едите? — снова заговорил Гудваль. — Не прихватили провианта? Так у вас по дороге была деревня, не успели обобрать? Ну как же вы так неосмотрительно? Кстати, сколько вы собираетесь меня осаждать? Если долго, то так и отощать можно. Однако до чего же хороша индюшка, — резко сменил он тему и почмокал губами, втягивая носом запах птичьего мяса. — Молодая, нежная, сочная, ням, — облизнулся мужчина. — Даже у меня слюнки текут.

Следующая фраза вышла малопонятной, потому что сайер снова набил рот. Старший воин невольно утер рот тыльной стороной ладони, нахмурился и крикнул, больше для того, чтобы отвлечься от мыслей о еде:

— Ласс Ростан Гудваль, вы признаны предателем, открывайте ворота и сдавайтесь!

— То есть я уже не сайер? — изумился Ростан, и индюшачья нога замерла на полпути ко рту. — То есть совсем? Нет, но позвольте! Когда это произошло? Почему?

Старший ратник тихо выругался и сплюнул на землю.

— Вы являетесь пособником мятежника Галена Корвеля, — снова выкрикнул он. — Ласс Гудваль, вы предали своего короля…

— Какая наглая ложь! — вскричал с надрывом Гудваль, взмахнул возмущенно руками, и недоеденная индюшачья нога полетела вниз. Сайер, его воины и осаждающие проследили полет ножки, затем дружно вздохнули и вернулись к прерванной беседе. — Я говорю, это наглая ложь! — повторил сайер. — Я верен своему королю!

— Вы помогаете мятежнику, — возразил ратник.

Гудваль махом осушил кубок и нервно потер виски.

— Святые, каков наговор! — трагично воскликнул он. — Я даже вновь проголодался.

Он протянул руку назад, и получил сочное ребрышко, которое не замедлил продемонстрировать осаждающим.

— Повторяю, я с мятежниками дел не имею, — сообщил Ростан принимаясь за новое лакомство. — Я верен моему королю, чего и вам желаю. Кстати… — Гудваль приосанился и распростер руки. — Славные воины! Кому вы служите? Ваш господин не заботится о вас! Мое сердце обливается горькими слезами, когда я смотрю на вас! Голодные, брошенные на верную погибель, если уж не от меча, то от стыда, потому что даже куры в моем замке смеются над вами. Что это за осада, к Нечистому?! Позор, а не осада.