Андрей Ренсков - Дети Барса. Туман над башнями (СИ)

— Однако! — крякнул великий дука, вытирая вспотевший лоб. — Двести мер! Каждый раз вылезает эта сумма!

— Те, кто имел с ним дело, так его и звали: "Двести Мер", — тут же отозвался Магон. — За глаза, конечно…

— Немыслимо, — прошипел Верховный королевский судья Адони. Его пылающие щёки покрылись разноцветными пятнами: серыми, бурыми и даже гранатовыми. Он терзал плотный ворот, расшитый мелким жемчугом, приглаживал всклокоченные седые кудри, стараясь не глядеть в сторону короля.

Закхей, дождавшись очередного движения пальцев, обвёл присутствующих взглядом, полным печали, и продолжил:

— Шестого дня пятой луны капитан стражи повелел выпустить из тюрьмы накаррейца Элейчио, известного так же, как Спятивший Барсук. Он содержался под стражей по обвинению в убийстве некоего Магарта, мельника по роду занятий. За это капитан получил от накаррейской общины…

— Двести мер, — перебил мытаря король, не отнимая от глаз побелевших пальцев. — Довольно!

Закхей замолчал и принялся скатывать расстеленный по столу свиток. Весь его вид говорил о том, что мытарь испытывает облегчение, избавившись от тяготившей ноши.

— Это всё — только за год? — Мануил выразился несколько туманно, но Магон всё понял правильно.

— Да, повелитель. Есть ещё шесть свитков, в которых закреплены показаниями свидетелей все деяния покойного за предыдущие годы. Полагаю, даже их простое перечисление, без погружения в подробности, утомит Совет. Рискну взять на себя дерзость просить не предавать это дело огласке.

Под ласковым взглядом Кормчего Верховный судья поперхнулся, взлохматил свои седины и быстро-быстро закивал.

— Никакой огласки не будет, — сказал Мануил, поднимая голову. Глядел он из-под насупленных бровей недобро, вовсю играл желваками на щеках: весьма дурной признак. — Похоронить это дерьмо со всеми положенными почестями и выдать безутешной вдове от моего имени… Скажем, двести мер золотом.

— Ха! — хмыкнул великий дука. — Это позабавит многих.

— Смешного здесь мало, — подал голос Валидат. — Капитан королевской стражи зарезан, как баран. Средь бела дня! И кем? Чёрными!

— Это мы обсудим позже… — Король воткнул воспалённые глаза в тонкую переносицу Кормчего. — Почему ты решил воспользоваться этим только сейчас?

— Гильдия не занимается тайным сыском, повелитель. К тому же покойник был неглуп и старался не давать мне повода для обиды. Я надеялся, что Разза всё видит, понимает и, когда придёт время, примет необходимые меры.

— Но он молчал!!! — рявкнул Мануил, привстав с кресла. Пятна на щеках Верховного Судьи стали стремительно чернеть, а сам он выглядел близким к обмороку. — Почему он молчал?

— Возможно, не желал ссориться с общиной…

— Вот-вот, — прокаркал Валидат достаточно тихо, чтобы сказанное показалось простым старческим бурчанием, и при этом довольно громко, чтобы услышали все. — Если бы Чёрному Пауку предложили выбор между верностью королю и своей проклятой общине, ручаюсь — он выбрал бы второе…

— Довольно! — Глаза Мануила налились кровью. — Ты рассуждаешь о том, о чём не имеешь ни малейшего понятия!

— Зато твой Разза разбирался во всём на свете, — нисколько не спасовал Верховный коген. — И где он теперь?

Сидевшие за столом опустили глаза и вжали головы в плечи, ожидая грозы. Но её не последовало — король махнул рукой и опустился обратно в кресло.

— Чего ты хочешь? — спросил он у Магона. В голосе отчётливо читалось задавленное усилием воли раздражение. — Чтобы я передал Корпус Стражи в подчинение Гильдии?

— Ни к чему, повелитель, — ответил Магон. — Пусть стража по-прежнему ходит под судейскими. У Гильдии хватает забот помимо патрулирования улиц. Лучшей из наград для меня стало установление истины, повелитель.

Верховный Судья испуганно глядел в рот Кормчему, и никак не мог уяснить: в чём скрывается подвох?

— Истины… — Король просмаковал это слово как глоток редкого вина. — Ты прямо как старый Разза. Тот искал истину тридцать лет, и нашёл её, предав меня. Так кого ты посоветуешь поставить взамен покойного? Если верить твоим свиткам, все лейтенанты — такие же воры и убийцы.

— Наличие этих свитков гарантирует лояльность любого из них — если он будет исполнять обязанности скверно, его ждёт казнь. Посему осмелюсь посоветовать отдать предпочтение тому, кто обнаружил тело. Да, он брал золото от воров, но никак не связан с накаррейцами. Да, он жесток, но не глуп.

— Приведи его вечером ко мне, — распорядился Мануил, и верный Закхей, кивнув, принялся скрипеть по восковой дощечке. — Благодарю, Кормчий. Ты действительно полезен и не зря занимаешь своё место. У тебя всё?

— Э-э-э… — Магон отвёл глаза в сторону. — Вообще-то нет, повелитель. Вчера на заднем дворе "Игольного Ушка" зарезали купца. Ну, как купца — так, купчишку. Подгулял, да и забрёл в нехорошее место…

— Говори — в чём сложность? Хотя молчи, угадаю сам. Купец был гильдейским, а его убийца родом из Накарры?

— Да, повелитель, — склонил голову Магон.

— Его взяли живьём?

— Да ещё со всеми уликами, повелитель. Включая окровавленную одежду.

— Ну, и в чём же сложность? — брезгливо бросил Мануил. — Сверните накаррейцу шею и пустите плыть по сточным водам. Или отдайте семье жертвы — пусть делают с ним, всё, что захотят.

— Убийца не в Гильдии, — медленно произнёс Магон. — Он у судейских.

— Ну, так забери его оттуда, — поморщился Мануил. — Тебе что, для этого нужна королевская печать?

— Всё не так просто, — замялся Кормчий. — Дело в том, что об этом узнала община и теперь требует его выдачи. Дикари уверены, что убийцу станут судить, а по их дикарским понятиям это святотатство. Если повелитель ещё не получил их требования, то, думаю, получит в ближайшее время.

В Зале Совета стало очень тихо и стало слышно, как мухи бьются в мутные стёкла витражей.

— Что смогут сделать какие-то накаррейцы, — начал, кто-то, кажется суффет. Но Магон не стал ждать, пока он закончит свою мысль.

— Они смогут обвинять нас в нарушении Договора, и будут правы по букве закона. Забавно: дикари, отрицающие власть и государство, приучились разбирать чужие законы с ловкостью прожжённых крючкотворов.

— Адони, — сказал Мануил после долгой паузы. — Я давно слышал, что ты страдаешь от любовной хвори, но не придавал этому значения. А теперь вижу, что зря: похоже, болезнь добралась до твоих мозгов, и они начали гнить.

Глаза Верховного Судьи, и без того выпученные, полезли из орбит. Дрожащая рука царапала ворот, обрывая жемчуг, губы дрожали, но из распухшего, посиневшего горла вырывалось только слабое шипение.

— Значит, сказать тебе нечего… — Выражение лица Мануила было неописуемо. — Тем хуже для тебя… Стража!!!