Андрей Ренсков - Дети Барса. Туман над башнями (СИ)

— Сейчас подадут вино и сыр, — сказал Гвидо. — На что ты смотришь?

Он не ждал ответа: привык уже. Однако Теодор ответил, не сразу, неохотно. Похоже, надоело оставаться под завалами мрачных мыслей одному.

— Вчера я видел сон. Из ущелья выползла огромная кобра и вцепилась мне в палец, вот этот. Теперь жду, когда она появится, эта кобра.

— Так это всего лишь сон, Тео, — растерянно ответил Гвидо. Что ещё придумаешь сказать в ответ на такое? — Всего лишь кошмар, который наслал пролетающий мимо демон. Надо принести в жертву Гаалу чёрного петуха, и…

Внезапно Гвидо всё понял. Так вот почему он так странно себя ведёт… И его ночное бдение, и неразговорчивость, и мрачные мысли… Всё одно к одному.

— Как давно тебе снятся плохие сны, Тео?

— Шесть месяцев, — глухо ответил Теодор, и на секунду его лицо скривила гримаса боли. — Как только узнал, что эта накаррейская шлюха беременна.

— Но… — Слова вдруг стали тяжёлыми и неудобными, как огромные булыжники. Чтобы произнести их, пришлось приложить огромное усилие, от которого спина покрылась горячим потом. — Ты всё равно остаёшься наследником.

— Если бы дело было только в этом, — невесело усмехнулся принц. Под его ногами плыла темнота. Из-за стены, с того места, где стоял лагерь, доносились пьяные выкрики. Кажется, пока ходил за сыром, они стали ещё громче.

— А в чём ещё?

— Поговорим в следующий раз, старый друг… — Стряхнув оцепенение, Теодор хлопнул по плечу Гвидо. — А пока надо проверить часовых и сказать сотнику, чтобы парни не снимали на ночь доспехов. И не слишком налегали на вино. Сон это, или не сон, но меня гложет смутное предчувствие чего-то дурного.

— Господин? — тихо позвали сзади.

Женщина, с которой он разговаривал, стояла, уткнувшись в утоптанную глину с деревянным подносом наперевес. Кроме сыра, там наличествовали сушёные овощи, травы, и даже какой-то соус в маленькой глиняной чашечке.

— Ты говоришь на общем языке? — спросил Теодор, задумчиво разглядывая маленькую фигурку. Весьма неплоха для этой глуши: ягодицы подтянуты, талия тонка, груди ещё не обвисли, а осанка не испорчена тяжёлой работой. — Должно быть, ты не местная, женщина.

— Нет, господин. Я родилась в Городе.

— Так я и думал, — сказал Теодор, потеряв интерес к разговору. — Поставь это под навес…

Из темноты вынырнул донельзя озабоченный сотник. Если бы Гвидо не знал, что у этого человека не бывает другого выражения лица, подумал бы, что случилось что-то ужасное.

— Капитан — ко…

— Тихо! — поднял руку Теодор, и сотник, только сейчас заметивший вцепившуюся в поднос женщину, прикусил язык.

— Что случилось?

— Я подумал, что четверых часовых маловато, и решил удвоить караулы. Потом вспомнил, что господин велел людям отдыхать. Пришёл уточнить.

— Четверых вполне достаточно, — подумав, сказал Теодор. — Всё равно в округе нет никого, кроме шакалов. Главное, чтобы они менялись каждые два часа. Что у тебя там за визги — все перепились, что ли?

— Есть немного, господин, — признался сконфуженный сотник, терзая рукоятку меча беспокойными пальцами. — То ли устали ребята с дороги, то ли вино такое пьяное попалось. Уже распорядился отобрать то, что осталось. Да только мало что осталось. Ничего, к утру протрезвеют.

— Пусть на ночь наденут доспехи, — приказал Теодор. Сотник замер, выпучив глаза. Было заметно, что он очень хочет что-то спросить, но боится сболтнуть лишнего. — Просто считай это прихотью твоего командира. Выполняй.

— Да, господин… — Сотник поклонился и исчез в темноте.

— Ты ещё здесь? — Женщина застыла неподвижно, словно вросла в землю. — Я велел тебе поставить всё под навес.

— Мне сказали, что у господина хандра, — смиренно ответила она. Теодор поднял бровь: это означало недоумение. Потом покосился на Гвидо, а тот сокрушённо развёл руками: сказал, мол, но не имел в виду ничего дурного.

— И что с того?

— Там, в Городе, я была танцовщицей. Если господин позволит, я могла бы развеять его дурное настроение танцем.

— Танцовщица? — недоверчиво протянул принц, оглядывая женщину с ног до головы. — И где же ты танцевала? В каком заведении? В Бенот — Сукотте?

— Я была танцовщицей, а не шлюхой, — ответила женщина и подняла глаза. — Я работала в "Игольном Ушке". Это рядом с Гаванью.

— Я знаю, — кивнул Теодор. — Там собираются моряки с торговых кораблей, и те, кто желает наняться в команду. Этот твой… Кто он тебе — хозяин, или муж?

— Что-то посередине.

— Плевать. Ему это не понравится. И он проучит тебя за наглость. Как по мне, так ты это вполне заслужила.

— Это будет только утром, господин, — ответила женщина. — Прошу, позволь станцевать для тебя, пока я ещё что-то помню. Здесь это искусство не в чести. Довольно уметь раскатывать тесто, собирать верблюжий помёт и рожать. Прикажи достать дудки, и твоя хандра растает, как туман под солнцем.

— Будь, по-твоему, — нехотя сказал Теодор, и, обращаясь к Гвидо, добавил: — Твоих рук дело?

— Нет, — покачал тот головой, ругая себя последними словами за то, что связался с сумасшедшей. — Я ничего не знал, она сама так решила.

Но гроза так и не разразилась: безумная танцовщица заинтересовала Теодора. Тотчас появились гвардейцы с пучками хвороста на плечах, и под навесом стало ясно, словно днём. Закончив работу, мужчины расселись у костров, прямо на землю. Неподвижная тонкая фигурка, подсвеченная пламенем, смотрелась неплохо, и зрелище обещало быть достойным.

— Начинай, — приказал Теодор, поднявшись на локте.

— Играйте, — сказала женщина музыкантам, сидящим у края вытоптанного пятачка, превращённого в сцену. — Дуйте в дудки и стучите.

— Чего стучать-то? — переспросил один из них, обнявший босыми ногами большой барабан. — Я только военные марши знаю. Под них не потанцуешь.

— Потанцуешь, — возразила женщина. — Отбивай ритм. А вы, с дудками, подхватывайте. Помнишь такой: "На стену, ставь лестницы, вбивай крюки"?

— Да, — подтвердил тот. — Такой бьют, когда идут на приступ. Только откуда его знаешь ты, женщина?

— Доводилось слышать пару раз.

— Была солдатской шлюхой, что ли? — понимающе подмигнул гвардеец.

— Нет. Я не была шлюхой. Я стояла на стене.

Барабанщик пожал плечами и над ночным небом поплыл рваный сухой рокот. Сердце Гвидо дёрнулось: любому опытному бойцу знаком этот ритм, срывающий из-под надёжного щита и бросающий вперёд, под летящие стрелы, в объятья к смерти. Пьяные крики притихли. То ли сотник добрался до последних запасов, то ли гвардейцы притихли, не понимая, что происходит.

Поймав ритм, взвыли костяные дудки — будто стая воронов закружилась над фундуком, закаркала, требуя тёплой человеческой плоти. Танцовщица выгнулась колесом, вызвав одобрительный гул. Коснувшись земли, она начала выпрямляться, плетя пальцами замысловатые кружева. То, что сейчас звучало, трудно было назвать музыкой. Да и движения тела, затянутого в чёрное, не были танцем в полном смысле этого слова. Но Гвидо не мог оторвать глаз от её заломанных рук. Это было мрачно, это тревожило душу — но это было красиво.