Светлана Дмитриева - Рассадник добра

Щелкнули воображаемые ножницы за спиной, на мгновение стало жарко и пусто. На смену нарождающейся панике пришло спокойствие и ощущение полной, холодной ясности. Она сделала еще шаг, и страх ушел, словно его и не было. «Это не должно тебя пугать», — снова услышала Машка, но, обернувшись, никого не увидела. Лучше эльфов в этом мире прячутся и маскируются, пожалуй, только призраки и высшие демоны. Да только демонам с их мощью и высокомерием это ни к чему, а призрак при желании легко может стать невидимым. Эльфы не умеют растворяться в воздухе, но кто может похвастаться тем, что видел эльфа, когда тот не желал быть замеченным? Машка таких уникумов не встречала. Кроме себя, разумеется.

Птичья Башня казалась вымершей. Она возвышалась черной стрелой над окрестными домами, чьи плоские крыши были выложены цветными камушками, и казалась чужеродной в этом городе. Ее явно строили птицеголовые полупокойники, настолько она отличалась от других построек в Астолле. Тонкая, высокая, башня была оплетена цепью балконов, словно диким виноградом, и казалось, еще немного — и она упадет под их тяжестью.

На каменных ступенях, ведущих к арке входа, лежали сухие листья. Серый камень и желтые пятна листьев сочетались так гармонично, что, казалось, их выложил здесь в строгом, но непостижимом порядке специально для этого нанятый дворник. Нехорошее предчувствие пробрало Машку до костей. Идти внутрь ужасно не хотелось. Небольшие башенки справа и слева от главной, самой высокой башни, отбрасывали на ступени косые тени. Эти темные полосы были словно трещины в лестнице. Машка скептически взглянула на здание посольства.

— И почему у меня такое чувство, что я лезу в глотку живого дракона? — пробормотала она, разворачиваясь, чтобы тихонько уйти отсюда, пока ее никто не заметил.

Черт с ней, с работой на некроманта. Посольство не нравилось Машке настолько, насколько вообще может не нравиться какое-либо место.

— Марья, ассистентка некроманта Вилигарка? — окликнули ее сверху.

— Да, — призналась она и подняла голову.

Около входа стояла желтая птицеголовая женщина в оранжевом индийском сари и смотрела на нее с безразличием попугая. Увидев, что Машка заметила ее, она сделала приглашающий жест и исчезла в проеме. Машка секунду повременила, не решаясь последовать за ней, а потом махнула рукой на предчувствия и ступила на каменную лестницу.

— Что же делать, надо есть... — пробормотала она, перефразировав слышанную где-то хулиганскую песню про селедку и полное отсутствие хлеба в доме. Предчувствия предчувствиями, но невежливой быть не стоит.

Коридоры Птичьей Башни оказались темными и неприветливыми — под стать самим совцам. Что давешний псевдопокойник, что встретившая Машку желтоперая женщина были высоки ростом и худощавы. Анемичного вида крылышки самым жалким образом трепыхались над плечами сотрудницы совецкого посольства. Она скользила впереди Машки плавно и очень быстро, так, словно свет ей был не нужен вовсе: видимо, путь был ей хорошо знаком.

Перед веселенькой дверью, сделанной из зеленого с желтыми разводами камня, она вдруг остановилась и, обернувшись, пронзительно взглянула на Машку.

— У тебя есть дети и муж? — строго спросила она.

Машка опешила и растерянно отозвалась:

— Откуда? Мне мать даже собаку завести не разрешила!

— Ты часто общаешься с матерью? — Кажется, желтоперая была приятно удивлена этой неожиданной новостью.

Машка пожала плечами:

— Бывает. В конце концов, мы в одной квартире живем.

— Значит, ты еще совсем молода, — заключила совка. — Это хорошо. Так будет проще убедить Ра-Таста в твоей невиновности.

— А меня в чем-то подозревают? — испугалась Машка. — Я ничего не делала с этим вашим товарищем, засыпающим где ни попадя.. Даже карманы не обшарила, хотя могла бы...

И она прикусила язык. Наверное, в посольстве о таких вещах упоминать не следовало бы: мало ли, вдруг они ее безобидную фразу воспримут как намек на криминальные наклонности.

— Я буду защищать тебя, а вовсе не обвинять, — успокоила женщина, по-своему истолковав Машкино замешательство. — Мне ты можешь сказать все что угодно. Признайся, тебе вправду не понравился господин посол или это был ваш, человеческий, аналог кокетства? Откровенно говоря, я не слишком много понимаю в людях, а потому мне сложно судить...

Машка молчала, глядя на нее, и судорожно соображала, какой ответ принесет ей больше очков. Ну в самом деле, о какой правдивости и искренности можно говорить, находясь буквально на территории вражеского государства?

— Вообще-то я не очень хорошо его разглядела, — призналась Машка наконец. — Я испугалась.

— Зачем ты лжешь? — Женшина-птица остановилась и, заинтересованно приоткрыв клюв, уставилась на нее. — Таким способом ты хочешь избежать наказания? Напрасно. За красивую и правдоподобную ложь прощение может получить только сочинитель, пойманный на искажении фактов в своей истории.

— Ну как всегда. — Машка горько вздохнула. — Как что хорошее, так обязательно не мне, а кому-то еще.

— Я вижу, у тебя была тяжелая жизнь, — продолжив путь, бросила через плечо женщина. — Сюда, пожалуйста.

Она небрежным движением толкнула высокую и узкую дверь, сделанную из множества полупрозрачных камешков. Та на удивление легко отворилась, открыв вход в огромный светлый зал. Потолки здесь были высокие, не сравнимые с теми, которые Машка видела в квартирах сталинских домов и даже в театре, куда несколько раз попала бесплатно по чужому студенческому. Весь верхний уровень, отделенный от нижнего флагами и штандартами, вывешенными в ряд, занимали широкие окна из розового и голубого камня, похожего на прозрачный кварц. В зале было бы весьма уютно, если бы не хозяин помещения. Серые перья его встали дыбом, в глазах плескалось ледяное презрение, а поза показалась Машке угрожающей. Полуптица-получеловек, он был крупнее любого представителя обоих видов, исключая разве что огромного страуса, который делил просторный вольер московского зоопарка с казуаром.

— Я привела самку, собрат главный следователь за мыслями и поступками, — нарушила сгустившееся молчание женщина-птица.

— Я рад, — отозвался серый. Голос у него был совсем нерадостный. Он помолчал, склонил по-куриному голову набок и велел: — Самка, встань в центр зала.

Машка почесала щеку, набираясь наглости, и хмуро посмотрела на следователя. Если бы тот был человеком, точно поперхнулся бы от такого взгляда.

— Между прочим, это оскорбительное обращение! — буркнула она. — У меня, представьте себе, имя есть!

— Имя — твоя личная собственность, — проронил серый. — Можешь оставить его при себе, я не возражаю.

— Спасибо! — язвительно поблагодарила Машка. — Вот никак я без вашего разрешения не обошлась бы.