Светлана Дмитриева - Рассадник добра

— Твой мозг несовершенен, — равнодушно обронил совец.

— Ра-Таст, не спеши, — остановила его желтая женщина. — Возможно, она говорит правду и ее хозяин не делал ничего предосудительного. Иметь возможность что-то совершить — это совсем другое, нежели совершать.

— Люди редко так делают, — отрезал Ра-Таст. — Поверь мне, я хорошо знаком с этим видом фауны Ишмиза. Одно время самец человека даже жил у меня дома. И он был очень, очень вороват и нечистоплотен.

— Ну и что?! — праведно возмутилась Машка. — Разве можно из-за одного неудачного опыта охаивать огульно всю человеческую расу? Может, вы бомжа какого подобрали!

— Продавец сказал, что это породистый и воспитанный представитель вашей расы, — холодно отозвался птицеголовый. — Если таков один из лучших, то остальные и вовсе не заслуживают внимания. Но то, как ты говоришь, мне нравится.

— Что именно? — поинтересовалась польщенная Машка.

— В твоей речи есть красивые сочетания слов, — объяснил совец. — Наш народ прекрасен сам по себе, и мы любим гармонию и красоту во всем. Я подумаю о твоей дальнейшей судьбе. Можешь идти в загон отдыхать. Яр-Мала, проводи.

Желтая поклонилась ему поспешно и кивнула на дверь. Спорить с совцом Машке показалось бесполезным: этот оказался еще более упертым, чем все остальные встречавшиеся ей доселе мужики. А чего еще ожидать от самца с куриной головой?

У охранника, стоявшего за дверью, морда была плоская, с коротким загнутым клювом и круглыми холодными глазами. Рядом с ним неподвижно сидела облезлая лисица, которую Машка поначалу приняла за чучелко. Лисица смотрела в одну точку, только уши ее чуть заметно подрагивали, чего, конечно, у чучелок не бывает, разве что в ветреную погоду. В коридоре ветра не наблюдалось совсем.

Машка неуверенно встала рядом с ними, ожидая Яр-Малу. Лисица медленно повернула голову и смерила ее презрительным взглядом. Потом вытянула шею и, брезгливо дернув усами, обнюхала ее руку. Дыхание лисицы было холодным и щекотным. Машка постаралась руку не отдергивать, а так же медленно и с достоинством отвести. Лисица фыркнула и снова посмотрела на нее со значением: мол, имей в виду, я слежу за тобой. Почему-то в Птичьей Башне каждый встречный спешил продемонстрировать Машке свое недоверие и превосходство.

Вскоре Яр-Мала выскользнула из-за двери и кивком велела Машке последовать за ней в зал.

Зачем ее позвали обратно, Машка так и не поняла. Обсуждение ее поступка и дальнейшей судьбы все еще продолжалось. Полуптицы-совцы разговаривали так, как будто Машки в комнате не было вовсе или она внезапно превратилась в деталь интерьера.

— Ее взгляд не мог оскорбить Ва-Рана, — ворковала желтая Яр-Мала. — Она же еще ребенок, совсем незрелый. Разве можно ставить ей в вину ее детский страх?

— Она достаточно созрела, чтобы размножаться! — отрезал серокрылый следователь. — Ее психическая атака нанесла Ва-Рану сильную травму. Он еще долго не сможет завести себе подругу.

— Я могу объяснить уважаемому Ва-Рану, что человеческое существо, испугавшееся его и представившее его себе в таком неприличном виде, не самка, а только глупый детеныш, — упорствовала Яр-Мала.

«Какая она милая!» — растроганно подумала Машка.

— Она может иметь детей! — Ра-Таст повысил голос. — Следовательно, она человеческая женщина, а не детеныш. Восприятие этой извращенной самки стало причиной расстройства Великого Посла. Этого достаточно для наказания!

— Растик... — примирительно проворковала желтая жрица, — мы оба прекрасно знаем, что Ва-Ран не вполне нормален в сексуальном смысле. Обе его предыдущие жены только-только вошли во взрослое состояние, причем со второй женой это утверждение могло быть оспорено, настолько она была незрела.

— Ты хочешь рисковать нашей миссией? — прокудахтал Ра-Таст. — Хранитель Яйца благоволит к Ва-Рану, считает его скорлупой своего сердца. Если самка может завести детенышей, значит, она достаточно провела времени на земле, чтобы считаться взрослой. Я сказал.

— Тебе не жаль ее? — спросила Яр-Мала.

— Я не имею отношения к астолльскому отделению клуба любителей животных, — любезно проинформировал ее следователь. — Состояние Посла критическое, нам следует заняться подготовкой публичного обряда. Исцеление должно наступить.

— Должно, — со вздохом подтвердила желтая жрица Таароа.

«Ну ладно, — сказала себе Машка. — Вы у меня дождетесь! Я этого вашего посла вонючего так исцелю, мало не покажется!» Правда, конкретного плана действий у Машки пока не было, но ведь план дело наживное. Главное в таком деле — желание. Желание у Машки было, и очень сильное.

По узким коридорам Башни гуляли сквозняки. Откуда-то тянуло горелым маслом. Яр-Мала двигалась быстро. Казалось, ее вовсе не интересует, идет ли за ней пленница, однако, когда Машка попыталась слинять в боковой коридор, желтая жрица издала негодующий клекот.

«Похоже, у нее, как у Дегрена, глаза на затылке», — грустно подумала Машка.

Перед тем как ступить на лестницу, ведущую в подземелье, совка замедлила шаг, да так резко, что Машка чуть в нее не врезалась.

— Постоим немного, — велела Яр-Мала голосом, лишенным всякого намека на эмоции.

Машке было все равно, и она покорно остановилась. На стене перед ними висел портрет, на котором был в полный рост изображен совец со строгим черно-белым оперением и в старомодной шляпе пирожком. Если бы не клюв и перья, он был бы точной копией начальника Машкиного жэка. От нечего делать она принялась внимательно его разглядывать. В руках совец держал полураскрытую папку с документами, что делало его еще более похожим на обыкновенного бюрократа. Однако совка смотрела на него с благоговением.

— Попроси его о прощении, — нарушила она наконец молчание. — Тиу строг, но справедлив. Я думаю, он пожалеет тебя. Ты ведь и вправду еще совсем маленькая.

— Ничего я не маленькая! — обиделась Машка. — У меня опыта побольше, чем у некоторых взрослых, избалованных хорошей жизнью! То есть, если так надо, я, конечно, попрошу прощения... Язык не отвалится.

— Не языком, — терпеливо сказала Яр-Мала. — У бога прощения нужно просить сердцем. У вас ведь есть сердце, верно?

— А это бог? — удивилась Машка. — Что-то не похож...

— Это Тиу, бог-брат, наш создатель, — с изрядным священным трепетом в голосе поведала птица. — Ты нечаянно оскорбила одного из близких ему совцов. Если ты попросишь, он обязательно заступится за тебя.

Совец в шляпе не производил впечатления существа, способного на сострадание и всепрощение. У него был такой вид, словно все Машкины проступки, прошлые, будущие и даже те, которые она только мечтала совершить, записаны на одном из листочков в его папке. Но, считая, что попытка — не пытка, Машка сосредоточилась и постаралась почувствовать себя виноватой.