Генри Олди - Тирмен

Хорошо бы проверить.

Маму, например, привести. Или Лерку.

Данька понимал, что шутит. Не станет он сюда ни Лерку водить, ни маму...

— Вижу, Даниил Романович, работы у вас в последнее время прибавилось?

— Прибавилось, — согласился Данька. — Но пока справляемся.

— Когда Артур здесь работал, легче было?

Данька неопределенно пожал плечами. Артур из тира давно уволился и заведовал теперь техобслуживанием аттракционов. Конечно, втроем удобнее...

— Хозяйство серьезное, три этажа, — словно угадав его мысли, продолжила Любовь Васильевна. — По человеку на этаж хорошо бы. Никого нет на примете?

— У меня? — вяло удивился Данька. — Это к Петру Леонидовичу. Он тут главный.

Чайник на столе зашипел, изображая кобру, раздувшую капюшон. Это он балуется. Как закипит, сам отключится. Чайники нынче умные. Дядя Петя говорит, скоро собак научатся выгуливать.

— Ну, главный не всегда тот, кто на виду. Чаще наоборот: главные любят тень. Серые кардиналы, — улыбнулась Калинецкая ярко накрашенным ртом.

Это был намек, но Данька его не понял. Сильно хотелось спать. Глаза слипались, мысли путались. Толстые, медлительные, они ползали в голове со скоростью улиток, волочащих на себе груз известковых раковин. При чем тут какой-то кардинал к нему и дяде Пете?

Дядя Петя главный. Это и ежу ясно.

— Вы в курсе, Даниил Романович, что мы относимся с большим уважением к вашей... фирме? И, разумеется, к вам лично. Если понадобится, окажем любую поддержку. Знаю-знаю! Вы и сами прекрасно справляетесь. Тем не менее, если возникнет надобность в чем угодно... Понимаете? В чем угодно. В том числе и в дополнительном помощнике...

Данька тупо кивнул. На всякий случай.

— Ага, Любовь Васильевна. Спасибо.

— Вот и отлично! — просияла Калинецкая. — Петр Леонидович — замечательный профессионал, мастер своего дела, ветеран. Но, к сожалению, он, мягко говоря, немолод. Однажды он уйдет на покой и оставит... фирму на вас. Согласны? Я в данном случае говорю не только от лица Бобы... Бориса Григорьевича, который вас очень ценит, но и от себя лично. Пожалуй, в первую очередь — от себя...

Чайник закипел и отключился. Помотав головой, чтобы отогнать сонную одурь, Данька плеснул кипятку в заварник. Теперь дать настояться.... На столь далекое будущее, когда Петр Леонидович решит уйти на покой, он не загадывал.

Там видно будет.

Предложат толкового человека в помощь — почему бы и нет?

— Я рада, что мы с вами разговариваем на одном языке. Поверьте, это не так уж часто случается. Кстати, с безопасностью в вашей фирме все в порядке? Арсенал внушительный, а охраны — никакой.

— Нет проблем. Вниз люди серьезные ходят, а наверху что? Одни «воздушки». Да и те на ночь в сейф запираются. Вам с сахаром?

— Спасибо, без. Сахар портит вкус хорошего чая. И фигуру берегу. — Калинецкая подмигнула Даньке, сделавшись на десять лет моложе.

Данька даже смутился от неожиданности. Она что, заигрывает?

— А у вас, Даниил Романович, личное оружие есть?

— Нет. Зачем?

— Петр Леонидович, между прочим, со своим не расстается. И правильно делает. Работа специфическая, обязывает. У вас найдется гривна?

— Найдется...

Сбитый с толку Данька извлек кожаный бумажник, подаренный ему Леркой, вынул гривну и протянул ушастой. Та очень серьезно спрятала купюру в сумочку и лишь после этого торжественно водрузила на стол таинственный пакет.

— Это вам. От меня. Дарить, сами знаете, не положено — поэтому, считайте, купили. Уверена, вам понравится.

В пакете, завернутая в оберточную бумагу, лежала увесистая деревянная шкатулка. Темный лак, благородные разводы, массивная защелка из бронзы. Сразу видно — вещь! Приятно в руки взять. А внутри...

— «Беретта 9000S»?!

— Она самая. Коренная итальянка, не какая-нибудь лицензия. Нравится?

— Спрашиваете!

— Имейте в виду: это не презент для арсенала. Это вам лично..

Кроме компактной девятимиллиметровой «Беретты», в шкатулке, утопленные в специальные гнезда в мягком темно-синем бархате, лежали две запасные обоймы. На двенадцать зарядов каждая. Разумеется, с патронами. Сам пистолет был меньше, к примеру, 92-й «эмки», как у загорелого агента в «гавайке», но это как раз хорошо. Носить удобнее. Отличный ствол! Сам бы выбирал, вряд ли выбрал бы лучше.

— Здорово! Спасибо огромное, Любовь Васильевна! Такие деньги... такое оружие...

— Пустяки! — махнула рукой ушастая, гася в банке сигарилло. Отхлебнула чаю, улыбнулась. — Я рада, что сумела доставить вам удовольствие, Даниил Романович. Иначе, знаете ли, сапожник без сапог... Вот разрешение на хранение.

Она извлекла из сумочки бумагу с печатями.

Бумага Даньку интересовала мало. Он взял «Беретту». Свою собственную «Беретту». Рубчатая рукоятка удобно легла в ладонь. Прицелился в стену. Тяжесть пистолета бодрила. Несмотря на бессонную ночь, рука не дрожала, прицел не «плыл». Все-таки к личному оружию отношение особенное...

С легким сожалением он уложил пистолет обратно в шкатулку.

Ничего, они еще успеют познакомиться поближе.

— Спасибо за чай, Даниил Романович. Мне, пожалуй, пора. Вас подвезти?

— Буду признателен. — Сам того не заметив, Данька очень точно скопировал интонацию старого тирмена: ироничную, чуть небрежную.

Калинецкая, вздернув бровь, уставилась на парня, словно увидела впервые. Но комментировать не стала.

— Сейчас, я тут все закрою...

Он попросил остановить машину у входа во двор.

— До свиданья, Любовь Васильевна.

— Всех благ, Даниил Романович, — кивнула ушастая благодетельница.

Пакет с заветной шкатулкой оттягивал руку. Светало. В предрассветной тишине отчетливо шаркала по асфальту метла дворника Кирюши.

— Доброе утро.

— Утро добрым не бывает, — хмуро отозвался дворник, продолжая шаркать метлой.

Чище от его действий не становилось.

У подъезда сильно сдавший за эти годы сосед, профессор Линько, выгуливал пса. Бульдожиха Шера, вредная старушка, сдохла позапрошлой зимой, и профессор, погоревав, завел себе немецкую овчарку. За полтора года щенок вымахал в здоровенного рыже-черного кобеля. Характер у пса оказался не в пример лучше, чем у Шеры: хозяина он обожал, слушался беспрекословно, преданно заглядывая в глаза, на соседей не лаял, а когда Линько позволял, с удовольствием играл с местной детворой. Да и сам Линько, состарившись, сделался куда менее склочным. Кляузничать перестал, например.

Или это на него новый пес влияет?

— Доброе утро, Игорь Осипович.

— А-а, Данечка? — Профессор подслеповато сощурился. — Доброе утро. С ночной смены?

— Ага.

— Помню я, еще помню, что такое ночные дежурства. Молодой был, вот как вы сейчас, в клинике работал — думал: все нипочем! А с годами...