Кристофер Сташеф - Зачарованный книжник

То, что он там обнаружил, заставило его похолодеть" обратив сердце в лед. Там, под пеленой истинной страсти, все еще тлели огонь ненависти и жажда мести.

Юноша явственно увидел страстное желание поработить или убить его, когда он потеряет обычную бдительность. Любовные игры были лишь маскировкой истинной цели. Ведьма намеревалась во что бы то ни стало выполнить свою работу, а любовный дурман только давал отсрочку, но не отменял задание.

Это открытие повергло Грегори в отчаяние, столь же глубокое, как и его недавний восторг. Великая скорбь окутала юношу. Опустившись на колени, он держал на руках бесчувственное тело женщины и смотрел на него с мукой и тоской. Неудача буквально раздавила его.

Увы, все усилия были напрасны! Похоже, он сплоховал. Да, его чары разожгли в этой женщине желание, увлекли ее в вихрь страстей, но он сам, его лицо, его тело, его личность, не смогли завоевать ее любовь.

Там его и застала Корделия: рыдающего над бесчувственным телом. Он был настолько погружен в свое горе, что даже не заметил отчаянный зов о помощи, который она послала матери и брату.

Что-то на миг заслонило лик луны. Посмотрев наверх, Корделия увидел силуэт материнской метлы, которая, однако, несла две фигуры. Так вот почему Джеффри не телепортировался мгновенно, а пообещал скоро быть. Корделия встревожилась еще больше. Она гадала, что же случилось с братом, почему он не перемещался, как обычно, а летел на метле?

Она успокоилась, но ненамного, когда Джеффри легко спрыгнул на землю и проговорил, обращаясь к матери:

— Мама, ты еще не совсем оправилась для подобных полетов!

В голосе звучала озабоченность, и Корделия рванулась вперед.

— Оправилась? От чего оправилась?

— Не волнуйся, Джеффри, я выспалась на славу, — успокоила его мать. — Успокойся, сынок, в интересах нашей подопечной и наших собственных я не стану даже пытаться лечить ее, если не буду уверена в своих силах.

Она повернулась к дочери.

— Не волнуйся, Корделия, твой брат очень заботлив, однако я вовсе не так плоха, как он думает.

— Нет, конечно, — съязвил Джеффри. — Всего-навсего легкое истощение. Ты ведь сначала лишь играла в загадки с компьютером, а затем выпытывала у него сведения об устройстве человеческого мозга.

— Какой компьютер, мама? — удивилась Корделия. — Где?

Она не успокоилась, пока не услышала всю историю, по крайней мере вкратце. К концу рассказа ее удивление сменилось восхищением.

— Ты должна рассказать мне все подробно о своей победе над компьютером, мама, но позже, — сказала она наконец. — А сейчас, Джеффри прав, будь осторожна, не навреди себе.

— Буду, буду, не беспокойся. Надеюсь, ты не сомневаешься хотя бы в моей заботе о нашей пациентке, — Гвен тепло потрепала дочь по руке. — Ну, а теперь — что здесь так некстати стряслось? О-о…

Она уставилась на своего младшего отпрыска, сидящего на земле перед раскаленной стеной, испускающей в сумерках слабое свечение. Грегори низко склонился над телом молодой красавицы. Даже отсюда, с расстояния в десять ярдов [4]Гвен могла видеть, как сотрясаются от рыданий его плечи. Она приблизилась к Корделии и спросила вполголоса:

— Что здесь произошло?

— Понятия не имею, — так же тихо ответила ей дочь. — Я увидела то же, что и вы сейчас, и побоялась выяснять без тебя.

Гвен осторожно коснулась сознания сына и обнаружила его в крайнем смятении.

— Ты поступила очень разумно, Корделия, не трогая его в таком состоянии.

Затем она сделал шаг вперед и опустилась на колени перед Грегори.

— Что ты так оплакиваешь, сын мой? — мягко спросила она.

— Умершую навсегда любовь, — безжизненным голосом отвечал ей юноша.

Нахмурившись, Гвен с минуту разглядывала его.

— Правильнее сказать — безответную любовь, — поправила она. — И ничего удивительного, если бедняжка, которую ты держишь на руках, действительно была так изуродована внутри, как мне кажется. Она не сможет полюбить ни тебя, ни любого другого мужчину.

Грегори поднял на нее помертвевший взгляд.

— Так, значит, исцелить ее сердце невозможно?

— Я этого не сказала, — возразила Гвен. — Может, на самом деле что-то и получится. Позволь мне исследовать ее сознание.

Грегори выпрямился, в его глазах засветилась надежда. Он сидел неподвижно, прижимая к себе тело Финистер и ожидая, пока мать зондировала ее разум. А Гвен просеивала и рассматривала чужие воспоминания, даже те, которые были давно похоронены хозяйкой, и особенно те, о которых та даже не подозревала. Наконец, она удовлетворенно кивнула и посмотрела на сына.

— Я думаю, мы можем ее исцелить, — сказала она.

Вздох облегчения вырвался из груди Грегори, он неуклюже попытался вскочить, но, вспомнив о своей драгоценной ноше, снова выпрямился и застыл.

— Однако прежде нам следует хорошенько подумать: надо ли это делать, — неожиданно сурово сказала Гвен.

Ее дети уставились на нее в полном смятении.

— Ты имеешь в виду: не правильнее ли ее убить? — наконец обрел голос Грегори. — Ведь мы уже бились над этим вопросом, мама!

— Да, ты бился, — согласилась Гвен, — но нашел ли ты ответ? Или хоть намек на ответ?

Нахмурившись, Корделия взглянула на Гвен.

— Что такое ты могла там увидеть, мама? — спросила она. — Откуда вдруг эти сомнения в ее праве на жизнь?

— Ну, прежде всего; хотя она, безусловно, была изуродована воспитанием, при котором независимость каралась, а раболепие вознаграждалось, все же убивать и калечить людей — это был ее собственный выбор. Может, мне удастся ее вылечить, а может быть, и нет. Возможно, я смогу очистить ее истинное "я" от страхов и тоски, что как могильный саван окутывают нашу подопечную. Но дальше… Ведь она может и не захотеть расставаться со своими привычками: убивать людей и отбивать чужих возлюбленных. Оправдана ли наша попытка? — с сомнением рассуждала Гвен. — Можно ли вылечить и освободить ее, сделав при этом более человечной?

Остальные слушали ее в полном молчании. Двое глядели на Финистер с нескрываемым страхом, будто впервые увидели, какое она чудовище. Но Грегори… Грегори по-прежнему смотрел с любовью.

— Конечно, мы имеем право принимать решение, — сказал он. — Ведь наша семья пострадала больше всех.

— Пожалуй, в этом что-то есть, — проговорила Гвен. — Может, надо вызвать на семейный совет и отца?

— Отца? Нет! — вскрикнула Корделия и пояснила:

— В этом нет надобности, мы и так знаем, что он скажет: если Финистер навредила хотя бы кому-то из его детей, то единственная милость, которую она заслуживает — это быстрая смерть.

— В том случае, если отец решит быть милосердным, — кивнул Джеффри. — Думается, он может предпочесть и медленную смерть.

— Да, если не решит мстить, — добавила Корделия.