Кристофер Сташеф - Мудрец

— Не бойтесь, — прохрипел старик. — Он больше... не встанет... пока не отоспится.

Он пошел к своему посоху, но Йокот опередил его, бросился, поднял посох и протянул старику. Китишейн пришла в себя.

— Сердечное тебе спасибо, старик, — сказала она, еле дыша. — Не знаю, как тебя отблагодарить, но зачем ты меня спас? Ты совершенно меня не знаешь!

— У меня есть свои причины, чтобы побить этого человека, — сказал старик, тяжело опершись на свой посох, помрачнел и добавил:

— У меня к нему дело — так что для меня лучше, если он больше не будет причинять никому вреда.

— Мы все благодарны тебе, — сказал Йокот. Луа кивнула, широко раскрыв глаза:

— Да, спасибо тебе за то, что освободил нас от этого!

— Скажи нам, кто ты, чтобы мы могли прославлять твое имя, — попросил Йокот.

— Зовите меня Миротворцем, — сказал старик, глубоко вдохнул, выдохнул и потер бок.

— Ты ранен? — Китишейн мгновенно подскочила к нему.

— Царапины, не больше, — успокоил ее Миротворец. — Старость не радость! Если бы я лучше заботился о своем теле, я бы уложил этого молокососа в три удара!

— То, что ты вообще победил, похоже на чудо! — сказала Луа, восхищенно глядя на спасителя. Китишейн согласилась:

— Он такой здоровый, такой сильный!

— Сила и молодость — этого у него не отнимешь, — согласился Миротворец, — и конечно, быстрота и выносливость, но он не очень ловок и так неуклюж, что я должен был уже раз двенадцать уложить его, до того как наконец одолел. А он до меня даже дотронуться не должен был!

Китишейн изумилась:

— Это правда? Люди могут обучиться такому боевому искусству?

— Я победитель — вот тому доказательство, — насмешливо ответил Миротворец. — Поверь мне, есть более великое искусство, нежели то, которое показал я вам сегодня, намного более великое!

— Научи меня! — взмолилась Китишейн.

— Тебя? — Миротворец нахмурился и взглянул на нее. — Нет, ибо я должен взяться за этого медведя и сделать из него человека.

— Медведя? — Йокот мрачно зыркнул лежащего без чувств Кьюлаэру. — Говорят, что детеныши медведей рождаются бесформенными и их матерям приходится вылизывать их, чтобы они стали похожи на медвежат.

Миротворец рассмеялся:

— Правда, что ли? Какие удивительные истории сочинили люди за прошедшие века! Я понимаю, откуда взялось это поверье, — новорожденные детеныши действительно похожи на бесформенные комки, а матери вылизывают их, чтобы высушить и согреть.

Китишейн вытаращила глаза. Что это за человек, если он говорит с такой уверенностью, будто был у медведей повитухой и видел новорожденных медвежат на расстоянии вытянутой руки!

— И ты будешь, как мать, придавать этому медведю форму? — Йокот пнул Кьюлаэру ногой.

— Я буду его вылизывать, чтобы придать нужную форму, да, но не как мать. — Старик поднял голову и обвел всех троих взглядом. — Теперь вы можете идти — вы свободны. Или, если вы жаждете правосудия, можете подождать, пока этот ком глины очнется, и побить его так, как он бил вас.

Глаза Йокота при взгляде на безжизненное тело блеснули, а Луа вздрогнула. Миротворец это заметил:

— Что тревожит тебя, девица-гном?

Испуганная вопросом, Луа молча смотрела на старика.

Миротворец заметил это и произнес более ласково:

— Ну не бойся, скажи. Он причинил тебе зло, он сделал тебе больно. Почему бы не заставить его помучиться так же, как мучилась ты? Уверяю тебя, он никогда не сможет отомстить!

— Но так нечестно! — воскликнула Луа. — Бить другого, мучить кого-то для собственного удовольствия — это так ужасно!

Миротворец понимающе кивнул:

— Я вижу, что ты слишком добра, чтобы искать мести. — Он повернулся к Йокоту. — А ты, гном?

Но глаза Йокота были устремлены на Луа.

— Она права, нечестно и бессмысленно мстить, — медленно выговорил он. — Кроме того, если я стану бить его, когда он будет беспомощен, я окажусь не лучше, чем он, а он, — его губы скривились, — несомненно, самое омерзительное создание! Стал бы он пытаться побить меня, если бы я был в три раза его больше, как он меня? Думаю, что нет! Нахал и трус!

— Нахал, конечно, но вряд ли трус, — медленно проговорил Миротворец. — А если бы он убежал от того, кто в три раза больше его, то потому, что не видел бы смысла драться и рисковать. — Он повернулся к Китишейн. — А ты, девица?

Китишейн с отвращением посмотрела на неподвижное тело Кьюлаэры:

— С удовольствием отдубасила бы его так, как он бил гномов, господин Миротворец, но боюсь, что не смогу остановиться, пока не выбьюсь из сил, а тогда он, наверное, уже умрет.

Миротворец приглушенным голосом спросил:

— А тебе не все равно, что будет с ними?

Луа кинула на него исполненный ужаса взгляд, глаза Китишейн расширились, казалось, что она встревожена.

— С ним? Да! Но мне не наплевать на то, что я стану убийцей! Я подстреливала из лука кроликов и фазанов, убила оленя, убила даже человека, который пытался меня изнасиловать, но я не убийца!

— Не убийца для таких, как ты сама, — согласился Миротворец, и, хоть он был по-прежнему мрачен, Китишейн почувствовала одобрение, он успокоил ее. — И хотя и мы не можем считать этого увальня таким, как мы сами, он все же человек. — Он ткнул в Кьюлаэру своим посохом. — Вставай, дитя низости!

Кьюлаэра рывком сел, будто его дернули, открыл глаза — и зажмурился от боли. Застонал и потер подбородок, потом увидел, что на него смотрят девушка и гномы. Вспомнив о драке, Кьюлаэра повернул голову к высокому старику.

— Да, я побил тебя, толстомордый, и сделаю это еще раз, если ты попробуешь мне прекословить! А теперь вставай и бери свой мешок!

Он кивнул в сторону самодельной сумки Кьюлаэры.

Китишейн старалась изо всех сил не выдать своих чувств, хотя очень удивилась перемене в Миротворце: из сочувствующего и все понимающего человека он вдруг превратился в деспота. Она бы ни за что не назвала Кьюлаэру «толстомордым». На самом деле его даже можно было назвать красивым, даже очень красивым, если бы не злобное, звериное выражение его лица.

— Голова болит, — пробурчал Кьюлаэра. Рука Миротворца коснулась виска Кьюлаэры. Тот с ревом вскочил, но Миротворец шагнул в сторону, стукнул Кьюлаэру по голове, а потом подножкой сбил его с ног.

— Научись получше драться, бык неуклюжий, прежде чем нападать на меня!

Миротворец опустился, нажав одним коленом на спину Кьюлаэре, другим прицепил его руку. Кьюлаэра попытался перевернуться, но закричал, потому что острое колено давило на нерв. Он бился, пытаясь перевернуться на другой бок, а потом взвыл: его прижало второе колено. Мгновение он лежал без движения, а Миротворец занес над шеей юнца железную цепь, сжав два ее конца в руке, напевая какие-то слова, казавшиеся бессмысленными слогами, но вот оба конца цепи полыхнули огнем, а когда он погас, цепь превратилась в прут. Миротворец поднялся на ноги, отошел назад. Кьюлаэра взвыл оттого, что горячий прут прикоснулся к коже. Он вскочил, вцепился в металлический ошейник и замер, когда рука обнаружила у горла маленький железный шарик.