Владимир Ленский - Странники между мирами

— Ты предлагаешь... рекомендовать принцу простолюдинку?

— Скажем уж прямо, ваше величество: положить ему в постель. Да.

— Осталось изобрести способ сделать ее привлекательной, — молвила королева. Она легонько дернула ногами. — Отдай! Мне они еще пригодятся.

Адобекк выпустил ее ступни. Она встала, и он, покряхтывая, поднялся вслед за нею. Очень медленно королева приблизилась к окну. Теперь ее силуэт стал совсем простым, его мог бы начертить одной линией даже ребенок.

— Простолюдинки скучны, у них нет вкуса, они неотесанны и не имеют ни малейшего понятия об изяществе, — проговорила королева. — Они, конечно, свежи и непосредственны, а многие еще и добры... Но красота требует ухода, возделывания. Как сад. Красота нуждается в оформлении. Самое милое личико быстро дурнеет, если за кругленьким лобиком нет ума.

— Ум у них, положим, есть, — возразил Адобекк.

— Да, — живо отозвалась королева, — и весь он направлен на то, чтобы стать богаче, толще и сделать таковыми же свои амбары. Весьма почтенно, но почему-то не украшает.

— У нас один выход, ваше величество, — сказал Адобекк, — положиться на волю случая и моего племянника Ренье.

— Это два выхода, — заметила королева.

— На самом деле — один и тот же, — откликнулся Адобекк.

— Я не стала бы слишком надеяться на Ренье, — сказала королева. — Возможно, ваше вмешательство...

— Нет! — резко ответил Адобекк. И добавил мягче: — К ребенку лучше посылать ребенка. А уж что они там вдвоем напридумывают, эти мальчики...

Она закрыла уши ладонями.

— Все, уходите, уходите, господин конюший! Кажется, вы взялись меня напугать? Ну так вам это удалось!

Тандернак оставил Эйле в передней комнате своего дома — точнее, он как-то незаметно исчез, и она вдруг очутилась одна. В полутемном помещении было тихо, даже шаги не отдавались — только еле слышно шуршал тростник, постеленный на полу. У стены Эйле рассмотрела два маленьких креслица, а над ними — балдахинчик из очень пыльного темно-синего бархата. Ее поразило то обстоятельство, что балдахинчик выглядел чрезвычайно куцо, точно его нарочно обрезали снизу. Шорох тростника вползал в уши, и от него начало щекотать тело. Эйле не переставала удивляться; как же так? На берегу реки этот звук успокаивает, а здесь кажется жутковатым. Можно подумать, под полом ведут свою тайную жизнь неведомые чудовища.

— Глупости, — сказала себе Эйле. — Я должна познакомиться с условиями новой работы, а после спокойно вернусь к себе домой и обдумаю предложение господина Тандернака в последний раз.

Они уже решила про себя, что согласится, но все-таки... Неожиданно она подбежала к входной двери и потянула её на себя. Дверь не поддалась. Эйле попробовала еще раз. Заперто.

Она прислонилась к стене спиной, тяжело задышала. Должно быть, произошла ошибка. Или она что-то не поняла? Господин Тандернак, впрочем, все объяснил. Он живет в таком месте, где следует опасаться воров. Поэтому и закрыл дверь. Очень просто.

Эйле подняла голову и крикнула:

— Господин Тандернак!

Неожиданно дом ожил. В невидимых комнатах зашумели, завозились какие-то люди, раздались голоса. Тростник зашуршал так, словно над прибрежными зарослями пролетел долгий порыв ветра. Легкие шаги приближались слишком быстро — казалось, кто-то бегает кругами по темным комнатам. Затем в полумраке заплясали огоньки — лампы в руках сразу нескольких человек, выскочивших на зов Эйле. Тандернака среди них не было.

В первое мгновение она испугалась, а затем ей сразу же стало легче. Это были самые обыкновенные живые люди. Не призраки, не чудища. Три девушки помладше Эйле, чумазый подросток в очень короткой набедренной повязке с бахромой, едва прикрывающей зад, и рослый детина с добродушным лицом.

— Новенькая? — сказал детина высоким, неприятным голосом.

Эйле удивленно посмотрела на него и не ответила. Он взял ее за плечо, развернул к себе. Прикосновение было не грубым, но властным, хозяйским, и девушка вздрогнула: с ней так никогда не обращались.

— Смотрите, она не понимает! — закричала одна из девиц.

Ее тело трещало при малейшем движении, как будто вся она представляла собой большую погремушку вроде тех, с которыми выступают уличные танцовщицы. Присмотревшись, Эйле поняла: одежда этой девушки была сделана из нескольких десятков нитей стеклянных бус разного цвета. Убор почти не скрывал ее наготы, напротив — с каким-то особенным бесстыдством подчеркивал формы. Свет переливался в бусинах и создавал впечатление, будто девушка все время извивается.

Эйле молча уставилась на нее. Та хихикала:

— Не понимает! Дурочка! Не понимает!

Другая девушка, еще младше первой, носила обыкновенное прямое платье с разрезами по бокам. Эта выглядела еще более странной, по мнению Эйле: почти детское личико кривилось в неприязненной гримаске, губы были искусаны, отчего казались более красными и пухлыми и почему-то вызывали в мыслях образ мясной лавки, где придирчивой покупательнице непременно предложат «тонкий край». Но особенно нехороши были глаза девчушки, темные, жадные, не то завистливые, не то просто злобные.

Эйле опустила голову. Бессмысленно было спрашивать, что происходит. Ей казалось, что волей одурманивающего напитка она погружена в чужое видение. Кто знает, как ее отравили? Слово «отрава» было единственным, что представлялось Эйле чем-то оформленным и имело четкие границы. Отрава — вот ясное объяснение всему, вот единственно возможное определение.

Девчонка со злыми глазами вертелась перед Эйле, пытаясь уловить ее взгляд, и от волнения хватала пальцами ног высохший тростник на полу. Неожиданно мальчишка больно ущипнул Эйле за бок, а когда она вскрикнула, сипло рассмеялся.

— Хватит! — прикрикнул на них детина.

Они отошли, посмеиваясь.

Детина запустил руку Эйле за шиворот, и она с ужасом ощутила его пальцы на своей груди. Он равнодушно сжал её соски, точно желая проверить их размер, затем прихватил кожу на боках и, уже извлекая руку из-под одежды девушки, несколько раз несильно сжал ее горло. Хмыкнул удовлетворенно, после чего раздвинул пальцами ее губы и посмотрел на зубы.

— Улыбнись, — велел он.

Она безмолвно заплакала.

Эйле была крепостной, и ее продали. Она знала, что крепостных время от времени продают: отправляют на север или в город, в мастерские, где нужны рабочие руки. Случалось и такое, что крепостные вместе с землей переходили от одного хозяина к другому. Но все это происходило как-то иначе. Даже «выгодная сделка», которую заключили между собой отец Эйле и староста деревни, оказалась не такой уж страшной — особенно по сравнению с тем, что творилось с девушкой сейчас.

— Ну ладно, давай, — повторил детина. — Бить не хочется. Улыбнись.