Ирина Булгакова - Черный завет

Доната хотела подробно его расспросить, но он ушел.

Хозяин маленького двухэтажного домика, предоставивший в их распоряжение второй этаж, так приветливо ее встретил, так долго и проникновенно гладил по руке, приговаривая давно забытые слова, от которых теплело на душе, что Донате стало стыдно. Дед Селиван, как он просил себя называть, был маленького роста, с пухлыми руками и животом, едва помещавшимся под сюртуком, трещавшим по швам при каждом резком движении. Он имел привычку тотчас появляться в том месте, где возникала Доната. Ее присутствие зажигало на румяном лице улыбку и заставляло говорить без умолку. Поначалу Доната находила удовольствие в том, чтобы слушать его непритязательную болтовню, которая не имела даже пауз для ответного «хм» или «не может быть». Но позже стала уставать. Слушая его, она постепенно впадала в состояние, назвать которое сном или явью она бы затруднилась.

Рот у деда Селивана не закрывался ни на миг. Он не говорил лишь тогда, когда готовил еду.

Потому что тогда он пел.

Скоро Доната привыкла к распорядку дня. Если из кухни доносилось дребезжащее старческое пение, значит обед не за горами. Его народный репертуар не всегда отличала скромность, порой некоторые куплеты заставляли Донату краснеть. Но в целом – в целом – Гранд ее удивил. Она внезапно для себя открыла, что здесь вполне можно жить, если время от времени уединяться в таком вот сказочном, как с картинки, дворике.

Часто ее навещал Берт, всякий раз уточняя вместо приветствия: «Ну, что, теперь твоя душенька довольна?» И она улыбалась в ответ. Берт приходил в то время, когда не было Ладимира. Тот вставал рано утром, наскоро завтракал и уходил. А возвращался поздним вечером, когда она уже готовилась ко сну. На молчаливый вопрос только отрицательно качал головой. С ним Доната мало виделась в последнее время.

По мнению Донаты, Берт с дедом Селиваном прекрасно дополняли друг друга. Когда приходил Берт, дед раскланивался, предоставляя тому право ее развлекать. И наоборот – до позднего вечера ей приходилось слушать о любовных похождениях пышущего здоровьем деда.

Через два дня общения с графом, на третий, Доната сама могла бы рассказать Берту всю его биографию, включая факт его рождения. В прошлом славный и богатый род в последнее время лишился не только былого величия, но и богатства, о котором теперь ходили легенды. Ныне совершенно обедневшая семья с трудом сводила концы с концами. И женитьба старшего брата, удачная на первый взгляд, не решила вопроса.

– Видно, на роду нашем бедность написана, – грустно говорил Берт и тут же бросал на нее откровенно бесшабашный взгляд «а, гори оно все синим пламенем!». И непонятным оставалось, то ли он за показной бравадой скрывал истинные чувства, то ли так было на самом деле, и с годами он к бедности попросту притерпелся. – Зато нам, Дарским, везет в картах и в любви. Не веришь? Хочешь, докажу? Давай в карты сыграем! Не бойся, денег у меня у самого нет – на поцелуй! Кстати, сразу и во втором убедишься, чтобы времени зря не терять.

Она в ответ только отмахивалась. Слушать Берта, в отличие от деда Селивана, было одно удовольствие. Как только она слышала «и сказал он Истину», ее начинало трясти мелкой дрожью. А у Берта, на радость Донате, все родственники заканчивали свои дни быстро и легко: то дедушка с лошади упадет и шею сломает, то дядя в пьяной кабацкой драке – кинжал прямо в сердце вошел, тот и охнуть не успел, то бабушка, не старая еще, купаться пошла и утонула.

– Может, и хотела перед смертью свою Истину сказать, но не очень-то поговоришь, когда вода горло заливает, – задумчиво закончил рассказ о родственниках Берт.

Поздним вечером, когда Донате доводилось общаться с Ладимиром, она каждый раз удивлялась: он никогда не спрашивал о Берте. И по неписанному закону Берт тоже не интересовался тем, как идут дела у конкурента.

Как-то Ладимир вошел в комнату позже обычного. Предварительно постучал, чем в очередной раз вверг ее в состояние шока. Она не спала. Сидела в кресле, облокотившись на подоконник, и смотрела во двор, на деревья, серебрившиеся в свете Селии. В голове не было ни одной мысли. За последнюю неделю дед с Бертом будто поставили пред собой цель: уболтать ее до смерти. Сегодня вечером она так прямо об этом и сказала – Берту – деду бы не решилась. И добавила, что порой ей бывает жаль, что они не родственники. Иначе услышал бы он напоследок такую Истину, что всю болтовню как серпом бы отрезало.

– Серпом? – переспросил Берт и странно на нее посмотрел. – У нас так про другое говорят. Но с этой стороны ты меня совсем еще не знаешь, грех жаловаться.

У Ладимира был такой таинственный, непривычный вид, что Доната сразу все поняла. Она вскочила с кресла, едва не опрокинув его. Сердце в волнении забилось. Особенно, когда в ответ на ее полный ожидания взгляд, он кивнул головой.

– Да. Я нашел его, – устало сказал он. – Колдун живет в заброшенном доме за крепостной стеной. Туда днем никто не ходит. Да и ночью тоже. Так что, если хочешь сделать это незаметно, надо идти прямо сейчас. Если узнают, что мы туда ходили – забьют камнями до смерти.

Не говоря ни слова, она взяла с кресла куртку и пояс с ножами.

– Ты была права, – услышала она. – Он не берет денег, пока не увидит, с чем придется иметь дело.

Доната кивнула головой, показывая, что поняла.

Если дневной город нравился Донате лишь отчасти, то ночной не понравился вовсе. Призрачный свет Селии нарочно скрывал достоинства и выпячивал недостатки. Будто город вел двойную жизнь, как иной человек, скрывающий грехи от людских глаз. Днем – он сама добродетель. А ночью тщательно скрываемые страсти вырываются наружу, сбрасывая покров надоевшей личины.

Но сердце Донаты билось в упоении: не каждому в жизни доводилось встретиться с настоящим колдуном. Отчасти благодаря этому состоянию, ей вдруг привиделось нечто завораживающее в этом ожившем остове добропорядочного города. В темных домах, изредка озаренных колеблющимся светом свечей, в сыром воздухе, охотящимся за звуком их шагов.

Узкий рукав переулка, по которому они шли, неожиданно расширился, выставляя напоказ лишенную Жизни городскую площадь, со скелетом заброшенного фонтана. Мостовые тоже спешили показать свой норов, подкидывая под ноги вывороченные из каменной кладки булыжники. Ярко светились лишь окна ночных заведений – и в этом Доната тоже видела тайный смысл: так женщина, потерявшая привлекательность при свете дня, обретает уверенность при свете обманчивой Селии.

В какой-то момент Селия скрылась за тучами, оставив Донату в неведении относительно окружающего пространства. Памятуя о давнем случае в злополучной деревне, когда Ладимир видел в темноте не хуже Кошки, Доната взяла его под локоть, намереваясь идти дальше. Но он оставался неподвижным.