Полина Копылова - Летописи Святых земель

Вечерело, на земли опускались сумерки, и светла была лишь новая мощеная дорога, подходившая не прямо к Оссаргу, а несколько его огибавшая. Она вела из Хаара на северо-восток, к приморским крепостям, построенным для защиты от какой-то древней напасти. Ныне они пустовали. Тот край, близкий к Этару, обезлюдел и стал страной хуторов и лесных аббатств.

– Кто-то едет. – Ниссагль уже пресытился зрелищем игры в «мясо» и устремил взгляд на дорогу. Его маленькие руки легли странно тяжко на щербатый каменный парапет. По белой дороге неслось темное пятно – кто-то галопом летел со стороны Хаара.

– На лошади сидят двое.

«Как, интересно, он видит в темноте?» Комеса что-то взволновало. Огромная чужая страна куталась в туманы под его ногами. Он стоял на башне покоренного замка, еще вчера принадлежавшего тем, что издревле считали себя тут хозяевами.

– Сойдем во двор. – Ниссагль оторвался от парапета. Спуск вниз темнел квадратом на светлой площадке.

– Надо бы придумать сюда корзину вроде подъемника. За веревку дернул – и вниз. А вверх холопы тянут. У меня голова кружится от этих винтовых лестничек. – Ниссагль ходко припустил вниз.

Ворота меж двумя сходящимися кверху гранеными контрфорсами были закрыты спущенной герсой, но мост, похожий на отпавшую челюсть, не подняли – вряд ли в свете последних событий кто-то стал бы отбивать крепость. На выступающих из стен привратной площадки консолях зажгли смоляные бочки.

Конник свернул с тракта и приближался – он был закутан до самых глаз, сзади к спине его, словно горб, прилепился кто-то маленький, скорченный.

– Кто едет? Назовись, – угрожающе раскатились под аркой слова стражника.

– Королева Беатрикс! – Она быстро, точно со злобой, обнажила светлую неприбранную голову.

– Здравия желаем, ваше величество! Па-ды-май гер-су! Салютуй!

Воздух задрожал от грохота и лязга. Пригнувшись, королева въехала в Оссарг, и Ниссагль первый кинулся подставить ей под пропыленный сапог сцепленные ладони. Она ступила на его руки всем весом, не щадя, и затем спрыгнула наземь. За ней безмолвно скатился с седла скорченный человечек.

– Чем мы обязаны столь нежданной радости вашего визита, владычица?

Глаза Беатрикс были угрюмы.

– Соскучилась, может, – сказала она сварливо, пряча губы в спущенный на шею кагуль, – свиту я в Хааре оставила. – Она повернулась и направилась в крепость.

– Ну, где вы тут устроились? – и позвала привезенного уродца:

– Ансо, за мной.

Гйрш шел с ней рука об руку, что-то объясняя, а Таббет отстал, внезапно поняв, что сказать ему особо нечего и что, видимо, случилось нечто, после чего еще долго нельзя будет говорить с ней по-человечески.

Верхние покои были полны вещами – к привычным обиходным прибавилась военная амуниция, по всем углам мерцало оружие, сваленные в кучу доспехи, пахло кожей, свечами, было холодно, потому что никто не следил за топкой каминов. Ворвавшаяся беда уничтожила неспешно протекавшую в этих стенах жизнь, но остатки ее таились по углам в виде резных низких лавок, треножников для свечей, подставки которых были инкрустированы перламутром. Со стен свисали серебристо-зеленые гобелены с изображениями рыцарских подвигов.

– Тут есть какое-нибудь женское платье?

– Сожалею, только этаретское.

– Не белое и не зеленое.

Королева склонилась над столом, близоруко вчитываясь в бумаги. Десятки имен, узкие столбцы спешно снятых показаний. У дверей грохнуло, и она, вскинувшись, схватилась за тесак возле пояса – но это сервайрские лучники приволокли по приказу Ниссагля громадные узлы с одеждой.

Одежда пахла болотом. В, основном – тонкая, льняная, с выпуклым причудливым шитьем, в которое были вплетены оберегающие руны. Попадались и тяжелые, как бы чешуйчатые платья с длинными однобокими подолами, которые полагалось драпировать. На лифах мутно отсвечивал жемчуг.

Беатрикс нашла бледно-шафранную тогу, украшенную тонко искрящимся золотым узором. Ее и надела, стоя босиком на шкуре медведя. Сверху набросила взятое у Гирша распашное одеяние на меху.

– Можно теперь войти? – Ниссагль с трудом удерживался в рамках дозволенного.

– Войди. Войди и расскажи мне, как дела.

– Дела недурны, ваше величество. Беатрикс уныло кружила по комнате.

– Что же у тебя здесь и прилечь негде? Я устала. Ты где ночуешь?

– Я вообще не сплю. Сейчас прикажу принести ложе.

– Они Бог весть сколько провозятся. Не надо. Устала от грохота. Рассказывай дальше.

– Итак, я считаю, что все идет хорошо. Мы взяли Оссарг быстро и без кровопролития. Захватили всех и ждем вашей воли.

– Так… А что это я слышала насчет туч и наколдованного дождя? Вы ведь ночью под дождем брали стены, хотя всякая порядочная война должна происходить днем и в хорошую погоду, как гласят рыцарские правила.

– Я счел возможным отступить от рыцарских правил, тем более что несколькими параграфами ниже в них предусматривается неисчислимое количество убитых и раненых воинов, а это никому не нужно. А дождь? Ну мало ли о чем болтают вилланы в корчмах. Это не колдовство. Дым утяжеляет тучи, вот они и проливаются. Для этого подбирают дрова самых обыкновенных деревьев, только в особом соотношении. Это какая-то природная закономерность, и мы используем ее, не совсем понимая действие. Когда-нибудь ученые это выяснят, если меньше будут ломать головы над тем, как из дерьма сделать золото.

– Ладно, мы отклонились.

– Да я, собственно, все рассказал. – Он упорно избегал ее титуловать, говоря почтительно, хотя и вольно.

– А что Комес Таббет, как он тебе?

– Вообще-то не совсем в моем вкусе, но к делу это не относится. Он выказал государственный ум. Ведь общепринято, что мир лучше, чем война. Так вот, он пытался кончить дело миром. Как он их увещевал! Говорил, что мир изменился и благородство ныне измеряется верностью государыне, что государство должно быть сильным, ибо соседи все в силе, и им нужно противопоставлять такую же силу, если не большую. Богом их стыдил, говорил, что, мол, если хотите сохранить ваши обычаи, государыня не будет вам помехой. Все разъяснил, как есть, и про войско, и почему вилланов освободили, и почему налоги такие. Очень умно говорил, очень понятно. Я даже пожалел, что они не сдались и его слова пропали втуне. Потому что сам дьявол его заслушался бы. Но они оказались упрямее дьявола, причем – никого из Высоких, Чистые только. Эти, впрочем, еще хуже. У них, кроме происхождения, вообще ничего за душой.

– Это хорошо, что они не сдались. – В этаретской одежде Беатрикс выглядела непривычно, в ней проявилось что-то хищное, какая-то непреклонная внутренняя жестокость, для которой не находилось больше никаких государственных пояснений. Губы ее подрагивали: